— Не говори так, Витенька, это все от страха. Мы оба трусим, и ты, и я. Мне тяжело не меньше, чем тебе, ведь я потеряла отца, подумай…

— Почему же… Леонид Фомич жив, здоров и, надеюсь, как всегда, благополучен.

— Нам страшно, Витенька. Всем людям в нашем положении было бы страшно. Но это скоро пройдет. Когда избавимся от этого мерзкого страха, все переменится и начнется новая прекрасная жизнь. Иначе быть не может. Вот увидишь. Новая, таинственная, счастливая жизнь… Жалко, конечно, что ты не говоришь, как любишь меня. Но это тоже ничего. Когда–нибудь скажешь…

— Господи! — воскликнул я будто в забытьи. — Неужто ты это всерьез? Да зачем я тебе нужен такой? Ты хоть даешь себе отчет, что твой избранник весь состоит из одних обломков? У тебя же есть глаза. Протри их получше.

— Ты мне нужен, нужен, — ответила она с маниакальной убежденностью, — потому что ты лучше всех. В тебе мое счастье.

— Ох, — сказал я.

— Ух, — передразнила Лиза.

…Как она ни уговаривала остаться с ней на ночь, уверяя, что не будем заниматься глупостями, а только тихо полежим рядышком до утра и, если Господь пошлет, увидим один и тот же сон, как бывало в Горчиловке, когда мы частенько путали, где сон, где явь, — как ни уговаривала, около одиннадцати я вернулся в свой номер. Но пробыл там недолго, только сделал некоторые приготовления. Я уже знал, что предпринять — и в эту ночь, и в последующие дни. Был лишь один способ сорваться с крючка, довольно опасный и сложный, но попробовать стоило.

Из дома шагнул под звезды, жадно, словно на прощание, вдыхая влажные ароматы ночного сада. Для руссияни- на весь мир дом, и весь мир — могила, это известно, но в призрачном сплетении дерев, в колющем электрическом полумраке, в хрусте гравия под ногами я словно почувствовал что–то родное, привнесенное с родины. Калитка в металлических воротах отпиралась простым нажатием пальца — и я незаметно выскользнул на улицу. Единственная машина в тихом переулке — горбатый «бьюик» — притулилась под вязом, свесившим голову из палисадника; я не сомневался, что стриженый господин, подогнавший «бьюик» часа четыре назад (я засек его из окна), как сидел в нем, так и сидит.

Так и оказалось. Через темные стекла ничего не разглядишь, но я подергал ручку задней дверцы, она открылась, я забрался внутрь, — и тут же на передней панели зажглись сочно–бордовые лампочки, не то чтобы осветившие салон, но разогнавшие мрак. Хозяин машины расположился на переднем сиденье вполоборота ко мне. Лица не разберешь, но видно, что насупленный.

— Нагловато себя ведете, любезный, — пробурчал он. — Нарушаете право частной собственности.

— Кто вы такой, черт побери? Почему нас преследуете?

Незнакомец удивленно хмыкнул, протянул сигареты.

— Закуривайте, раз уж вломились.

— Я спрашиваю, кто вы такой?

— Ох, как грозно, жуть берет… Да вы, наверное, сами обо всем догадались, Виктор Николаевич.

— Я, может, и догадался, а вы будьте добры ответить.

М>окчина, видя, что не беру сигарету, закурил сам. Щелкнул зажигалкой, на миг осветив толстые губы и скулы, как у бульдога.

— Экий вы беспокойный, Виктор Николаевич… и что вам не спится с юной кралей… А что вы, собственно, хотите услышать?

— Кто вас послал? Зачем?

— Несерьезный вопрос. У нас у всех хозяин общий. Не к ночи будь помянут.

— И что он вам поручил?

Мужчина поерзал на сиденье, устраиваясь поудобнее. Затянулся сигаретой. По тону чувствовалось, что разговор доставляет ему удовольствие.