– Пока, – отвечает она, когда я выхожу за дверь.

* * *

Я возвращаюсь с дневной тренировки, берусь за ручку, чтобы открыть дверь, но шум в моей квартире заставляет меня замереть на месте.

Это пение. У меня в квартире играет Fleetwood Mac . В унисон мелодии струится ее голос – ясный, звонкий, музыкальный. Она попадает во все ноты, но поет песню как то по особенному. По своему.

Я не могу пошевелиться. Если я зайду, она прекратит петь.

В голове звучит тревожный звоночек, потому что именно этого сейчас допускать нельзя. Она должна была уйти прежде, чем я вернусь.

Я не могу в этом году находиться рядом с Пиппой. Прошло всего несколько часов, а она уже не выходит у меня из головы.

Я открываю дверь и вижу, как моя новая ассистентка распаковывает кухонные коробки, вытягивается, чтобы поставить бокал на полку, а потом наклоняется над столешницей, во всей красе демонстрируя свой великолепный зад.

Во мне вспыхивает раздражение. Это последнее, что мне сейчас нужно.

Я медленно окидываю взглядом квартиру. Бóльшая часть коробок разобрана. Она расставила вещи и прибралась в гостиной. Наша с мамой фотография уже стоит на книжной полке. Она расставила мебель не так, как в моей нью йоркской квартире. Кожаное раскладное кресло повернуто к окнам, из которых открывается вид на огни ночного Северного Ванкувера и залив. Собака спит на диване, свернувшись калачиком.

Я скрещиваю руки на груди, испытывая смесь облегчения и смущения. Квартира выглядит прекрасно. Я чувствую себя как дома. Меня до ужаса пугала перспектива разбирать все эти коробки, а теперь почти все готово.

Я даже не против, что собака лежит на моем диване.

Она прекращает петь и оборачивается.

– О, привет. – Пиппа легонько ахает, сначала посмотрев на телефон на столешнице, а потом прямо мне в глаза. – Извините. Я и не знала, что сейчас уже столько времени. – Она отряхивает руки и идет в сторону двери. – Как прошла тренировка? – спрашивает она, натягивая кеды.

Пиппа задает этот вопрос с такой милой заинтересованностью, что у меня в груди разливается странное тепло. Мне это не нравится. У меня возникает противоестественное желание поделиться с ней, что я нервничаю по поводу этого сезона.

– Нормально, – говорю я вместо этого, и, услышав мой резкий тон, она удивленно распахивает глаза. Проклятье. Ну вот. Именно поэтому ничего не получится. Меня слишком волнует, что она обо мне подумает.

– Мы с Дейзи два часа гуляли в парке Стенли, а потом я весь вечер учила ее разным трюкам.

У меня невольно сдвигаются брови.

– Дейзи?

Она пожимает плечами, с улыбкой глядя на собаку на диване.

– Ей нужно имя. – Она поднимает с пола сумку. – Я еще раз выгуляла ее час назад, так что вам необязательно.

Я пытаюсь выдавить из себя что то типа «спасибо», но выходит только глухое утвердительное рычание.

Она наматывает концы волос на свои тонкие пальцы, дважды моргает и одаривает меня очередной сияющей улыбкой – той, о которой я грезил всю тренировку.

Ее щеки розовеют, и она заметно смущается.

– Ну, не буду вам больше мешать. – Она перекидывает сумку через плечо и бросает мне еще одну короткую застенчивую улыбку. – Буду завтра утром, когда вы уйдете на тренировку. Спокойной ночи, Джейми.

Мой взгляд падает на ее нежные губы, и у меня язык прилипает к гортани. Она, наверное, думает, что мне в голову слишком часто прилетала шайба.

Она уходит, а я стою как вкопанный и гляжу на дверь.

Может, я не должен…

Я давлю эту мысль, как назойливого комара. Пиппа должна уйти. Общение с матерью и единственная попытка завести отношения в первый год в НХЛ научили меня, что, если я пытаюсь жонглировать несколькими яйцами, одно из них разобьется.