— Черта лысого! Давай лопату!.. — раздался в темноте голос Иванникова.

Пыхтя и переваливаясь с боку на бок, Солдаткин под животом просунул к своим ногам шанцевую лопату.

— Ничего, товарищ лейтенант, самое страшное позади.

Пока Иванников делал боковой подкоп в норе и горстями разбрасывал землю по всему лазу, Казаринов лежал неподвижно, прислушиваясь к его надсадному дыханию и глухим звукам лопаты, входящей в грунт.

— Давай так, чтобы и мы могли развернуться! — сдавленно крикнул Солдаткин.

— Для своих габаритов сам дороешь, — огрызнулся Иванников, продолжая на ощупь орудовать лопатой.

— Когда вы успели вырыть эту шахту? — спросил Григорий.

— Ночью. А вот боковую улитку для разворота не успели, сон сморил, — ответил Солдаткин. С минуту по молчав, он крикнул: — ну чего ты там чухаешься? Ждешь новой бомбежки?!

— А ты не командуй! Без тебя есть кому командовать!

Теперь голос Иванникова доносился из глубины норы громче и отчетливее.

«Откапывает завал», — подумал Казаринов, жадно прислушиваясь к еле слышным звукам лопаты.

Воздуха становилось все меньше и меньше. Дышать стало труднее. Сковывала беспомощность: ни повернуться, ни развернуться. Так прошло с полчаса. Потом Казаринов почувствовал странное состояние — в ушах его будто отлегло. Такое ощущение он не раз испытывал в детстве, когда во время купания в уши попадала вода. Но стоило попрыгать на одной ноге, как неприятное ощущение глухоты и тяжести в голове вдруг само собой в какой-то момент проходило, в ушах слышался приятный щелчок и мир окружающих звуков сразу же оживал во всем своем многообразии тонов и полутонов.

До слуха Казаринова донеслись голоса. Среди них особо выделялся пронзительно-тревожный голос Альменя Хусаннова:

— Где командир?.. Я спрашиваю вас — где комбат?!

— На выход! — донесся в тупик лисьей норы радостный голос Иванникова.

Первым из земляного убежища выполз Казаринов, за ним — Солдаткин.

То, что увидел Григорий в первую минуту, ужаснуло его. На месте пушки разверзлась огромная, глубиной в два человеческих роста, воронка. Откуда-то из-за бруствера траншеи доносился стон: «Помогите!..» Иванников и Солдаткин кинулись на крик.

Поднялся на бруствер окопа и Казаринов. Берег реки, по которому проходили стрелковые окопы, и все пространство, занимаемое артиллерийским полком, было, словно черными язвами, изрыто бомбовыми воронками. В ближайшем лесу горели сосны. На позиции соседней батареи горела трехтонка, доверху нагруженная ящиками со снарядами. Оставшиеся в живых бойцы батареи облепили машину с боков и сзади и, упираясь в борта плечами, пытались откатить ее от орудия. Голосов бойцов, обленивших горящую машину, Казаринов не слышал, но, судя по тому, что подбежавший капитан Осипин резко махал руками, показывая в сторону крутого берега реки, он понял: комбат приказал Машину со снарядами пустить под обрыв реки, чтобы предотвратить взрыв и спасти орудие. Вскочивший на машину боец в чадящей гимнастерке успел подать па руки батарейцам всего несколько снарядов. Разрастающееся пламя уже начало лизать деревянные борта кузова. Боец безнадежно махнул рукой и спрыгнул с машины;

«Нужно помочь», — мелькнуло в голове у Казаринова, но политрук батареи Кудинов опередил его: собрав бойцов орудийных расчетов, он кинулся с ними к горящей машине.

Длинным сосновым бревном, с которым подбежал Кудинов, бойцы вывернули передние колеса пылающей трехтонки в сторону берега. Подталкиваемая сзади плечами и жердями, она черно-рыжим факелом поползла к обрыву, потом, набирая по инерции скорость, уже пошла сама. Как только грузовик скрылся из виду, Казаринов услышал огромной силы взрыв, потрясший воздух.