| Зачем мне ходить по чужому миру вечным свидетелем? — у ни вечным. — сказал Севелев с легкой ухмылкой- всего каких то триста миллиардов лет, и за миром нет нужды присматривать. — Шутишь, да? — спросил Сафьянов устало. — Нет, просто стараюсь быть оптимистом. Я всегда такой был. Подумай, мы же не на эшафоте стоим. Мы ожидаем Чудо! Чудо после которого мир станет лучше, чище, светлей. — Светлей? о он будет не наш. е для нас. Легкое облачко наползло на луну, мигнуло. И поляна погрузилась в кромешный мрак, только монолиты выделялись как то в темноте, может быть, излучая свой собственный, черный тяжкий свет. — у и что? Мы сидим здесь и оплакиваем свое, личное. Потерянную родню, потерянную жизнь. о что наши с вами жизни по сравнению с судьбой целого мира? Сафьянов, кивнул, задумавшись. Глупо строить гипотезы, но это дает иллюзию жизни, может быть слегка возвращает давно утраченное душевное равновесие. — А ты сам то, как думаешь? — отбрасывая <вы> спросил студент — стоишь ли ты судьбы целого мира, который ты обречен не спасать и возвеличивать, а пассивного наблюдать за его взлетами и падениями? — То есть, стою ли я? — А то, что мы существуем в двух мирах. Один большой, реальный. Мир снаружи, где существуешь ты я и шесть миллиардов других людей. А есть еще один, не менее большой, сложный, но это мир нашего сознания, он внутри и существуешь там только ты сам, и порождения твоего рассудка. Так стоишь ли ты, всего мира? — Ты хочешь сказать, можно ли променять свой внутренний мир, на счастье внешнего? — ответил вопросом Севелев — ты на какой кафедре учишься: учился, студент? — Философии. — Угрюмо ответил Сафьянов, и упер взгляд в землю. Сказал не поднимая головы: — Ты не ответил. — Отвечу: Можно, став свидетелем во благо этого мира. — Так свидетелем, а не его спасителем и благодетелем. — Все равно можно. Люди издревле жертвовали собой во благо чего-либо. Деревни, города, страны, планеты. Сафьянов усмехнулся. Сказал: — Это твое мнение. Как считают другие? Он поерзал, повернулся к сидящему в середине дуги грузчику: — А вы как считаете? — Отвали. — Буркнул грузчик, поглубже засовывая зябнущие руки в карманы. Был он угрюм и диковат. — Вот те мнение. — Сказал Севелев потише, а то участники дуги уже кидали вопросительные взгляд, прислушивались. — Это не мнение, это так. Они все испуганны, хотел бы я знать. Каковы будут их просьбы. — А твоя? — спросил ученый вкрадчиво. — Мою ты узнаешь, когда будет одиннадцать. — Ответствовал Влад и замолчал. Луна медленно, и тяжело сползала с зенита. Казалось, прилипла огненным брюхом к небосклону, и теперь дергается, отдирается, но сползает с купола. Чтобы не мозолит глаза своим мертвенным светом. Ведь даже такой свет в конечном итоге отголосок тепла, солнца. — И все же. — Не унимался Севелев — каким ты видишь мир в котором свершилось Чудо? — Утопия наверное. Зачем обсуждать. Если свершиться то, чего хотят все люди, то у нас не будет войн, болезней, голода, люди не будут сориться, обижаться, начнут развивать науки. Культуру и все такое прочее. Только: — Что, только? Вроде бы самая радужная картина? — Только утопия, она есть утопия. Утопия не жизнеспособны. И мир где не будет войн, болезней и голода, будет мир без будущего. Война, есть мощный стимул прогресса, именно на войне развитие нового идет быстрее всего. То же самое к науки, а про культуру. Как можно создавать сильные книги, музыку или еще что если ты живешь в довольствии и неге? Ведь самые потрясающие произведения были созданы авторами именно в момент душевного кризиса! — Да, где-то такое было. Можно еще вспомнить дискуссии о бессмертии. Там вроде говорилось, что, победив смерть человечество остановится в развитии. |
