— Спасибо, Чарльз. Откуда ты знаешь, умная или нет?

— Раз ты справляешься с рекламой на телестудии и тебе предложили ставить свою программу, значит, ты незаурядность.

— Я не говорю, что заурядность. Но нельзя же на взгляд определить, насколько человек умен.

— Здесь мы расходимся во мнениях.

— Пожалуй, ты в чем-то прав. — Я вздохнула.

— Хочешь что-нибудь выпить?

— Спасибо. Чай со льдом.

Он поднялся и пошел в бар на улицу, а я тем временем намазала свою „тридцатидвухлетнюю" кожу кремом для загара. Чарльз вернулся с двумя стаканами чая со льдом и поставил их на столик.

— Ну что, окунемся?

— Да, только один глоточек сначала а то в горле пересохло.

Он тоже отпил глоток, и мы пошли к глубокому концу бассейна Чарльз нырнул не хуже Грега Луганиса. Потрясающая выправка и грация. Было видно, как его смуглое тело скользит, словно торпеда под водой. Он вынырнул в мелком конце бассейна встал на ноги и стал смотреть на меня. Я ныряю так себе, но сегодня, не знаю почему, получилось отлично. Я плыла под водой среди пузырьков воздуха, пока не показались его ноги. Я встала там, где воды было чуть больше метра, а он чуть ближе к борту, так что вода едва доходила до пояса.

— Можешь подойти поближе, — сказал он. Сумасшедший. Солнце играло у него в усах, на плечах — ух, да он весь сверкал. Я не шелохнулась. Мы стояли, словно примериваясь друг к другу. Он улыбнулся. Я ответила. Было очевидно, что-то между нами начиналось. Интересно, что же будет дальше?

У бассейна мы проболтали почти до темноты. Чарльз сделал уйму предложений и рекомендаций для моей программы. Посоветовал не робеть, а просто работать. Рассказал кое-что о своем опыте — и о провалах, и об удачах. Сказал, что черным в режиссуру пробиться нелегко. Но он не хныкал. Заметил, что белые не любят черных постановщиков и что это отвратительно. Он поставил перед собой задачу — стать одним из лучших черных режиссеров страны. Задумок у него была масса. Я заводилась уже от того, что он сам заводился, объясняя мне некоторые из них. Такое впечатление, что раньше его никто не слушал. Еще Чарльз сказал, что его заметная внешность часто служила ему дурную службу. Насколько возможно, он старался не выделяться и именно поэтому предпочитал оставаться как бы за сценой там, где внешность не играла большой роли.

Провожая меня до лифта (в номер я его пока не хотела приглашать), он заметил, что приятно встретить черную женщину, „настроенную на те же частоты". Я откровенно сказала, что мне тоже приятно. Кроме того, меня приятно удивило, что он такой здравомыслящий и серьезный. На все готов философский ответ. Он ответил, что хочет подарить мне одну книжку и прихватит ее с собой на вечеринку.

В данный момент я соображаю, в чем бы таком на этот чертов вечер пойти. Со мной всегда так, если я возбуждена. Вот почему одним некоторым мужчинам это дано, а другим нет? Бог знает. Ну, да ладно. Так я размышляла, пока выкладывала все вечерние наряды из чемодана на диван, кровать и кресло. Хотела ведь взять черное платье с кружевами. Как раз бы кстати. Я в очередной раз огляделась. Надену белое. Оно такое, в стиле Дианы Китон, только еще забойнее. Длинное, талия занижена, золотая вышивка по пышному подолу, а на груди небольшой вырез. Не очень, конечно, открыто, да и открывать-то особо нечего. Я разглядывала себя в зеркале, когда зазвонил телефон. Это он. Ни у кого больше нет моего номера. Хотелось дождаться третьего звонка — но зачем?

— Алло? — Я схватила трубку после первого.

— Ты готова к буги? — начал он.

Вот это напор! Мне нравится такой стиль! Какой он живой! Все черные, которых я встречала, то есть те, у кого есть специальность, всегда такие напыщенные, а он — нет.