– А, вот ты где, Тихомира, – послышался голос Твердяны.

Имя гостьи легло на её образ легко и естественно – вошло, как меч в ножны. Тихий мир наставал на душе при взгляде в эти глаза.

– Тихомира – мастерица не здешняя, в гостях она у нас, – представила Твердяна незнакомку Дарёне, окончательно подтвердив её догадку. – Она – продолжательница славного оружейного рода, знаменитого на севере Белых гор. Несмотря на свои молодые годы, она уже слывёт искусной умелицей перековывать сломанные клинки. Задала мне наша государыня непростую задачу – попросила её вещий меч восстановить, вот я и решила Тихомиру себе в помощь пригласить: одна голова – хорошо, а две, как говорится, лучше.

– Перековка вещего меча государыни Лесияры – такой опыт, какого я больше никогда и нигде не получу, – с поклоном ответила гостья.

– Ну, идём, обсудим наши дела, – кивнула Твердяна. – А то с этим весельем и работать некогда… Не скучай, милая невестушка, иди к людям, нечего тут одной вздыхать.

С этими словами оружейница поцеловала Дарёну в щёку и собралась уже было увести с собою Тихомиру, как вдруг взгляд её упал на белый цветок в руке у девушки.

– Хм, Лаладин сон? – молвила она задумчиво, насупив мрачноватые брови. – Откуда он у тебя?

– Это я осмелилась невесте поднести, – смущённо ответила Тихомира вместо Дарёны.

– Цвет этот хорош, и означает он признание в любви большой, но это – смотря по тому, кто дарит, – сказала Твердяна. – Невесте перед свадьбой его вручать может только её наречённая избранница. А ежели кто иной преподнесёт – значит, путь к счастью нелёгким будет.

– Эге, – нахмурилась гостья и невольно поскребла под шапкою затылок. – Клянусь, не ведала я про сию примету. В наших северных краях такие цветочки не растут, а по вашим местам бродя да на красоты ваши любуясь, наткнулась я на такую прелесть… Приглянулся мне цветок, думала невесту нашу им порадовать, а оно вон как вышло… Уж простите великодушно. Счастья желаю тебе, Дарёна, и твоей избраннице тоже.

Девушка поёжилась: лопатки ей лизнуло посреди солнечного дня не по-весеннему ледяное веяние.

– Что пригорюнилась, красавица? – улыбнулась Твердяна, ободряюще обнимая её за плечи и ласково прикладываясь шершавыми губами к виску. – Не кручинься, родная. Будет тебе счастье, куда ж оно денется…

Оставшись одна, Дарёна иными глазами посмотрела на нежный белый цветок. Тогда, наедине с Младой, она восторгалась россыпями Лаладиного сна на берегах лазурного озерца, защищённого со всех сторон белоснежно сверкающими горами, а сейчас ей мерещился в глубине дышащей свежестью чашечки зловещий призрак печали. И сразу день померк, зябкая дрожь поползла по плечам, и ей захотелось и впрямь забиться в какой-нибудь укромный уголок, чтобы наедине с собою предаться тревожным думам… Но не сбегать же с собственного девичника? Ах, если бы рядом была Млада в кошачьем облике! Дарёна уткнулась бы в пушистый чёрный мех, греясь под тёплым боком огромного зверя, чьё завораживающее мурчание прогнало бы всю тоску-кручину… Но у Млады был сейчас свой «девичник», а точнее – гульба. К сердцу девушки подступила щемящая ревность к женщинам-кошкам, которые на время украли у неё избранницу… «На гульбе невесте не место», – сказала утром Крылинка, и Дарёна всё ещё хмурилась от этой несправедливости. Почему им предписывалось прощаться с холостой жизнью отдельно друг от друга? Каким забавам предавались там кошки, при которых ей не следовало присутствовать? Дарёну снедало и любопытство, и недоуменная обида.

Лаладин сон выскользнул из повисшей руки Дарёны и упал у ствола яблони. Тут же ей стало жалко ни в чём не повинный цветок, но подобрать она его уже не успела: к ней подбежали трое девушек в венках с подаренными ею цветными ленточками.