____________________

34 снегогон – апрель

35 сыта – вода, подслащённая мёдом, иногда с добавлением пряностей, ягодного сока, отваров душистых трав11. Двойная свадьба и лукошко черешниЯнтарный румянец зари залил серые, покрытые пёстрыми пятнами лишайников каменные глыбы у входа в пещеру Прилетинского родника, голоса птиц пронизывали драгоценным узором утреннюю сосновую тишину. Высокая, статная Светлоока, хранительница родника и жрица Лалады, вышла из пещеры навстречу кроткому рассвету, и её спокойно сомкнутые розовые губы тронула улыбка. Свет утра наполнил её большие бирюзовые глаза, позолотил длинные пшеничные волосы, заиграл на складках подола белой вышитой рубашки, перетянутой узким плетёным кушаком. Венок из весенних цветов на её голове драгоценно сверкал капельками росы. Ничьей Светлоока не могла стать женой: красота этой девы принадлежала одной лишь богине Лаладе, свет которой почивал на ней денно и нощно, мягко лучась в её глазах и наполняя сердца окружающих тихим благоговением. При виде хранительницы родника Дарёне вдруг вспомнилось видение, пригрезившееся ей в пещере после ранения стрелой… Сама Лалада тогда озарила её теплом своего взора, послала свою силу через целительные руки княгини Лесияры и не дала умереть от раны. В облике Светлооки чувствовалось ясное и живое, величественное присутствие богини, а в улыбке, обращённой к двум сочетающимся браком парам, сквозила древняя, проницательная умудрённость.

Всю минувшую ночь Дарёна не сомкнула глаз от волнения, и сейчас голову ей слегка обносило сладко-обморочное, томное кружение. Темнота ушла в свою берлогу, свернулась там калачиком и уснула до следующего заката, а Дарёна, измученная счастливой бессонницей, зябко ёжилась от утренней свежести, от которой совсем не спасало лёгкое шёлковое покрывало, окутывавшее её с головы до самых пят. Весенний холод земли бодрил, на лоб давил обруч драгоценного свадебного венца, к щекам ласкались жемчужные нити подвесок. Похолодевшие пальцы девушки грела рука её избранницы: Млада стояла рядом в щегольском синем кафтане с золотой вышивкой, перепоясанном нарядным кушаком. Лёгкие лапки мурашек пробежали по лопаткам Дарёны от важности совершаемого жизненного шага: сейчас они войдут в пещеру, а выйдут оттуда уже супругами… Поймав тёплый ободряющий взгляд чернокудрой женщины-кошки, девушка улыбнулась дрогнувшими губами.

Прочитав сокровенные думы молодой невесты, небесно-синий взор Светлооки обратился на вторую пару – зрелую, за плечами которой реяла призрачным стягом горечь многолетней разлуки. По разным дорогам шли Лесияра и Ждана к светлому дню своего воссоединения, и дороги эти были трудны и извилисты, но ни злые метели, ни холодные дожди, ни шепчущие листопады не вытравили из их сердец любви, выдержало их чувство испытание временем и болью. Хоть и привычно горделивой, царственной была осанка княгини, а наряд блистал неприступной роскошью, глаза её горели юным задором: казалось, ещё миг – и сиятельная повелительница Белых гор подхватит свою избранницу на руки и пустится с нею в пляс. А глаза той излучали спокойное, умиротворённое счастье – и оттого, что сегодня она наконец-то становилась супругой своей возлюбленной, и оттого, что рядом стояла её дочь в свадебном облачении, а её рука лежала на самой надёжной руке, какая только могла существовать. Двойной радостью билось сердце Жданы; она не могла налюбоваться и на свою будущую супругу, и на Дарёну с Младой, благословляя решение Лесияры устроить двойную свадьбу.

– За Лаладиным венцом пришли? – улыбнулась Светлоока, и её голос прожурчал весенней трелью, растворившись в свежем воздухе между стволами старых сосен. – Что ж, проходите в пещеру.

По старшинству сперва вошли Лесияра с Жданой, а за ними – Дарёна и Млада. У купели их встречали ещё две жрицы, и каждой из пар они подали на подносах по кубку родниковой воды. Заглянув в кубок, Дарёна изумилась: вода была наполнена золотистым сиянием, словно множество крошечных светлячков плавали в ней.