Гавриил Державин. В память Давыдова и Хвостова
Вдыхавшая героям Российским к славе дух, Склони днесь к струнам томным, О Муза! их твоим, И юных двух отважных Сподвижников оплачь, Что сквозь стихиев грозных И океанских бездн Свирепых и бездонных, Колумбу подражая, Два раз Титана вслед Прошли к противуножным[1].
Меж гор лазурных, льдистых, Носящихся в волнах, И в ночь, под влагой звездной, По райнам, парусам Блестящей, — солнца тропы Преплыв сквозь мраз и жар, Они, как воскрыленны Два орлия птенца, Пущенные Зевесом, Чтоб, облетев вселенну, Узнать ея среду, Три удивляли света[2].
Там на летучих Этнах, Иль в чёлнах морь средь недр, Там в нарах, на еленях[3], В степях на конях, псах, To всадников, то пеших, Зимой средь дебрь и тундр Одних между злодеев, Уж их погибших чтут, Без пищи, без одежды В темницах уморенных; Но вдруг воскресших зрят, Везде как бы безсмертных.
И Финн и Галл был зритель[4] Безстрашья их в боях, Когда они сражались За веру, за царя, За отчество любезно: Ho благовенью в них Всяк к родшим удивлялся, Кориоланов зрев[5]. Всяк ждал: нас вновь прославят Грейг, Чичагов, Сенявин, Круз, Сакен, Ушаков В морях великим духом.
Но мудрых рассужденье Коль справедливо то, Что блеск столиц и прелесть Достоинствам прямым Опасней, чем пучины И камни под водой: Так, красны струи невски! Средь тихих ваших недр, В насмешку бурям грозным И страшным океанам, Пожрать не могшим их, Вы, вы их поглотили!
Увы ! в сем мире чудном Один небрежный шаг И твердые колоссы Преобращает в персть. — Родители! ах, вы, Внуша глас скучной лиры, He рвитеся без мер; Но будьте как прохожий, Что на цветах блеск рос Погасшим зрел, — и их Вслед запах обоняйте.
Жизнь наша жизни вечной Есть искра, иль струя; Но тем она ввек длится, Коль благовонье льет За добрыми делами. О, так! исполним долг, И похвалы за гробом Услышим коль своим, — Чего желать нам больше? В пыли и на престоле Прославленный герой Глав злых венчанных выше.
Хвостов! Давыдов! будьте Ввек славными и вы. Меж нами ваша память, Как гул, не пройдет вмиг. Хоть роком своенравным Вы сесть и не могли На колесницу счастья[6]; Но ваших похождений звук, Дух Куков и Нельсонов И ум Невтона звездна, Как Александров век, He позабудут Россы.
1809
КОММЕНТАРИЙ Я. ГРОТА Флота лейтенант Хвостов и мичман Давыдов были молодые люди, отличавшиеся образованием, расторопностью и отвагой. Определясь на службу в северо-американскую компанию, они два раза ездили морем в Америку а оттуда в Сибирь. В второе путешествие пришлось им поступить в распоряжение отправленного послом в Японию камергера Резанова (см. Том II, стр. 476). После внезапного отъезда его они, исполнив его поручение, прибыли в Охотск; Но здесь, по неожиданному повелению начальника порта, Бухарина, их посадили под стражу. Заключение это было так тяжко, что конечно сделалось бы для них гибельным, если б юношеская смелость и добрые люди не помогли им спастись бегством. Добравшись благополучно до Петербурга в 1808 году, они, по желанию самого главнокомандующего финляндскою армиею, графа Буксгевдена, отправились на театр войны и там своею храбростью приобрели почетную известность (Спб. Ведом. 1808, сент. 8, № 72). В следующую зиму Буксгевден причислил их, в виде награды, к своей свите и велел им возвратиться в Петербург, где они с тех пор и оставались. В начале октября 1809 года приехал туда корабельщик северо-американских штатов, Вульф, с которым они подружились во время своих странствований. Вместе с ним они провели вечер 4 октября у академика Лангсдорфа[7], жившего на Васильевском острову. Пробыв там за полночь, молодые люди в два часа ночи подъехали к исакиевскому мосту, который в это время был разведен; сквозь мост проходила барка. Им показалось, что они успеют соскочить с одного края моста на барку и потом с барки попасть опять на другой край моста. Однако ж скачок был неудачен: они оборвались, упали в воду и оба потонули; ночь была темная и бурная. Николай Александрович Хвостов род. 28 июля 1776 г., и следовательно умер 33-х лет; Гавриле Ивановичу Давыдову было всего 26. Оба воспитывались в морском кадетском корпусе (Двукратное путешествие в Америку Хвостова и Давыдова, изданное А. Шишковым, Спб. 1810). Хвостов приходился племянником адмиралу Шишкову, женатому в первом браке на сестре его матери, урожденной Шельтинг. Рассказ Булгарина об этих двух моряках в Воспоминаниях его (ч. II, стр. 148) во многом неверен (см. Литерат. газету 1846 г., № 3 и 5), но прибавляет к истории их гибели следующую любопытную черту: «Вдруг оба они пропали без вести, а как в это же время американский купеческий бриг прошел без осмотра, при сильном ветре, мимо брантвахты за Кронштадтом и не заявил бумаг, то многие, зная беспокойный дух Хвостова и Давыдова, полагали, что они, по страсти к приключениям, ушли в Америку. Это казалось тем более вероятным, что шкипер американского брига (названный выше Вульф) был приятель Хвостова и Давыдова, оказавших ему услугу в Ситхе. Наряжена была комиссия для исследования дела, но она ничего не открыла». Если верить Булгарину, тайну разъяснил через несколько времени, воротясь в Петербург, свидетель их гибели Вульф, который был с ними в роковую ночь, но, опасаясь задержки, промолчал о несчастии своих сопутников; люди, разводившие мост, также боялись ответственности, и бедственный случай остался тайной: тела не были выброшены на берег.
Когда погибель Хвостова и Давыдова сделалась известною, то в Русск. Вестнике за декабрь 1809 г. явились по этому случаю два стихотворения: Анны Волковой и А. Ш. (Шишкова) при письме к издателю С. Глинке и с его примечанием. Чтение всего этого, вероятно, и подало Державину повод к сочинению пьесы В память Давыдова и Хвостова, которая в рукописи помечена 24 декабря и сперва написана была рифмованными стихами, после зачеркнутыми и совершенно переделанными. Она напеч. 1816 г. в ч. V, XXXVIII. |
