Изменить размер шрифта - +
Я положил в кофе два кусочка сахара, влил туда же бренди, проглотил горячую смесь и буквально ощутил, как возрадовались мои сосуды.

Датт предложил мне сигарету.

— Это ошибка, — сказал он. — Дурацкая ошибка. Вы когда-нибудь допускали дурацкие ошибки?

— Это одно из направлений моих редких приступов бурной деятельности. — Я жестом отказался от сигареты.

— Шут, — хмыкнул Датт. — Я был совершенно уверен, что Луазо не станет ничего предпринимать против меня. У меня есть связи, и я имею власть над его женой. Я был абсолютно уверен, что он ничего мне не сделает.

— Это единственная причина, по которой вы втравили в это дело Марию?

— Откровенно говоря, да.

— Ну, тогда мне жаль, но вы просчитались. Лучше бы вы не вмешивали сюда Марию.

— Моя работа была почти завершена. Такие дела не могут длиться вечно. — Он просветлел. — Но и года не пройдет, как мы повторим эту же операцию снова.

— Очередное психологическое исследование с участием скрытых камер и магнитофонов и доступных женщин, чтобы влиять на западных мужчин? Очередной большой дом со всеми наворотами в фешенебельном районе Парижа? — поинтересовался я.

— Или в фешенебельном районе Буэнос-Айреса, Токио, Вашингтона или Лондона, — кивнул Датт.

— Сомневаюсь, что вы настоящий марксист, — сказал я. — Вы просто жаждете падения Запада. Марксисты по крайней мере тешат себя идеей объединения пролетариев всех стран, но вы, китайские коммунисты, взращиваете агрессивный национализм как раз тогда, когда мир достаточно повзрослел, чтобы отринуть его.

— Ничего я не жажду, а лишь записываю, — возразил Датт. — Но ведь можно сказать, что для Западной Европы, сохранением которой вы так обеспокоены, лучше реальная бескомпромиссная мощь китайского коммунизма, чем распад Запада на мелкие государства, ведущие междоусобные войны. Франция, к примеру, очень быстро скользит именно в этом направлении. Что она сохранит на Западе, если запустит свои атомные бомбы? Мы же завоюем и сохраним. Только мы можем создать реальный мировой порядок, базирующийся на семистах миллионах приверженцев.

— Сущий «1984», — хмыкнул я. — Вообще все ваше построение отдает Оруэллом.

— Оруэлл был наивным простаком, — заявил Датт. — Мелкобуржуазное ничтожество, перепуганное реалиями социальной революции. Бесталанный человек, и прозябал бы в безвестности, не разгляди в нем реакционная пресса мощное орудие пропаганды. Они сделали из него гуру, провидца, мудреца. Но все их усилия обернутся против них самих, потому что в конечном итоге Оруэлл станет величайшим союзником коммунистов за всю историю. Он призывал буржуазию следить за излишней воинственностью, фанатизмом, влиянием на умы, организованностью, в то время как семена разрушения сеялись ее собственной неадекватностью, апатией, бессмысленным насилием и банальной жаждой удовольствий. Их гибель в надежных руках — их собственных. А переустройство — наше дело. Мои собственные записи станут основой нашего контроля над Европой и Америкой. Наш контроль будет базироваться на удовлетворении их собственных самых насущных желаний. И со временем появится новый вид европейцев.

— История — это вечное алиби, — сказал я.

— Прогресс возможен, только если умеешь извлекать уроки из истории.

— Не верьте этому. Прогресс — это результат безразличия к истории.

— Вы настолько же циничны, насколько невежественны, — заявил Датт с таким видом, будто совершил открытие. — Постарайтесь познать себя, мой вам совет.

Быстрый переход