Удар ключа отбросил в сторону заляпанную красным стальную ленту, и та гвоздем вонзилась в бак с птичьим мясом. Вот так «принц-лягушка» и убил контрабандиста. Должно быть, к «подарку» прилагалась инструкция: «Поцелуйте, чтобы активировать». У Ригардо-джи не было ни единого шанса. Металлический язык развернулся прямо у него во рту и пробил череп насквозь. По счастью, он умер мгновенно, так и не поняв, что происходит.

Металл ленты вспомнил свою основную форму и свернулся обратно в пасть. «Принц-лягушка» прыгнул, подтянутый движением собственного языка. Приземлившись, он попытался бы вновь лизнуть человека со шрамами.

Донован оглянулся на дверь.

Там стояла Олафсдоттр, перекрывая путь к отступлению.

Крик, сорвавшийся с его губ, походил на визг летучей мыши — настолько перенапряжен сейчас был человек со шрамами. Вдруг Олафсдоттр отпихнула его в сторону. Язык «принца-лягушки» вновь развернулся. Она перехватила его левой рукой так же, как ловила металлический штырь во время тренировки, и одновременно выстрелила с правой из шокера. И вскрикнула.

— Зазубренный!

Она выпустила стальной язык, который, сворачиваясь, успел лизнуть ее по боку.

Но шокер способен производить весьма серьезный электромагнитный импульс. При определенной настройке и фокусировке он нанесет тяжелый удар по нервной системе человека. А при другой — сожжет электроприборы. «Принц-лягушка» засверкал и заискрился, когда по его корпусу и внутренним схемам побежали наведенные разряды. Он повернул морду к Доновану. Пасть раскрылась…

…и из нее повалил дым.

Силач метнул разводной ключ в зрительные сенсоры твари, разбивая их. Но ярко-голубое свечение, окутывавшее тело лягушки, и без того угасало — его источник энергии вышел из строя. Донован подобрал ключ и превратил машину в груду обломков.

Очнувшись, Олафсдоттр обнаружила, что лежит на койке в лазарете. Обе руки были запечатаны в регенерационные перчатки; регрессивные клетки восстанавливали разрезанную плоть и сломанные кости. И тот бок, по которому прошелся язык «принца-лягушки», тоже был обработан. Каждый вдох отзывался мучительной болью.

Рядом с койкой сидел Донован и разглядывал показания на экране. Когда Равн пошевелилась, он посмотрел на нее.

— Ребро? — спросила она.

— Два. А еще глубокое рассечение. С чего тебе вообще взбрело в голову вот так вот хватать этот язык?

— Я думала просто отбить его, но не ожидала зазубренного лезвия. С руками что?

— Левая сильно разрезана. И еще ты ее, должно быть, сильно сжала правой, когда выронила шокер.

— Я обещала Гидуле, что доставлю тебя на Генриетту в целости и сохранности, и не могла позволить какой-то лягушке понаделать в тебе дыр. — Она попыталась сделать глубокий вдох. — Отдаю должное твоим врачебным талантам, дорогуша.

— Мешиноспидаль благодари. Я просто запихнул тебя в бак и следовал инструкциям. Аппаратура взяла образцы твоих тканей, регрессировала их и ввела в необходимых пропорциях.

— Знаешь, а ведь ты нихо-ому не о-обещал до-оставить меня цело-ой и невредимо-ой. Как и вообще до-оставить. Кахо-ое счастье…

— Слушай, — сказал Донован, — может, обойдемся уже без этого алабастрианского акцента? Мне казалось, в наших отношениях это пройденный этап.

— Какое счастье, — тихо продолжила она, — что ты вовремя заметил «принца-лягушку»; мы оба чуть не погибли.

— Внутренний Ребенок — параноик. Из него получился отличный охранник.

— Должно быть, — вздохнула Олафсдоттр, — это очень здорово уметь вот так разделять свое внимание.