— Так ведь с возрастом глаза слабеют и перестают видеть столь же отчетливо, как раньше.

— Может быть, оно и к добру. Некоторые вещи лучше и не видеть отчетливо. Но о каких таких клятвах ты говоришь, чтобы те, «овладев» им, заставили его отправиться в Конфедерацию? Неужели ты полагаешь их какими-то бестелесными сущностями, свившими гнездо в голове Донована, как и его многочисленные личности, и только и ждавшими своего часа, чтобы пробудиться и установить над ним власть? Нет, преданность — всего лишь одно из чувств, которые способен испытывать человек, но никак не мистическое существо, способное испытывать человека.

Мéарана ударяет по струнам.

— Раньше Донованов было десять, — вспоминает она. — С одним он вступил в сражение и одержал победу — над тем, кто искал забвения и смерти.

— О-ох, арфистка, да мы же все их ищем, про-осто-о о-одни чуть бо-олее насто-ойчиво-о, чем дру-хие. Или мне следует сказать, что-о все мы их о-однажды нахо-одим, даже если не ищем? В любо-ом случае, вне зависимо-ости о-от наших желаний, о-они-то-о то-очно-о нас ищут.

Пальцы арфистки выводят голтрэй, мотив скорби.

— Быть может, десятый выжил и, восстав из пепла, заставил Донована отправиться навстречу року?

Бан Бриджит насмешливо фыркает.

— Не было никакого принуждения, Люси. Ты же ее слышала. Он сам захотел присоединиться к ним.

— Ага, мам, слышала. Да ток не ’верена, шо эт’ все правда. И што с т’го, если и так? Он же др’ться с Названными п’шел, не лобзаться. Какие бы причины им не дв’гали, оч’видно, што он не верен им.

Гончая нацеживает себе еще кофе и подливает Равн Олафсдоттр.

— Лично для меня вполне очевидно, кому он оказался верен.

Она передает чашку курьеру, и их глаза на мгновение встречаются, прежде чем бан Бриджит отклоняется назад и подносит чашку к губам.

— Ты мне лучше другое расскажи… — продолжает хозяйка Зала, глядя на внезапно посерьезневшую гостью. — Нам тут в Лиге до Донована особого дела нет, чего не скажешь о конфликте в Конфедерации. Мне бы хотелось побольше узнать об этой вашей гражданской войне, в которой, как ты говоришь, столкнулись Тени Названных.

Тень одаряет ее нахальной улыбкой.

— Какая разница теперь, когда уж рушится великая твердыня? Ужель затем ты хочешь знать, что та по-прежнему является тебе в кошмарах? Иль мало вам того, что в стане вражьем нет согласия и что до вас ему теперь и дела нет?

— Когда дом рушится, есть риск угодить под падающие обломки. Будто мало было того, что твои хозяева отправляли своих головорезов через Разлом атаковать наши границы. Во всяком случае, хотя бы были Названные, которым можно было предъявить счет. А раз вы разваливаетесь, на наши головы обрушатся тысячи ваших флибустьеров, тысячи наемников. Словно нам со своими пиратами проблем не хватает. Не хочется кормить еще и ваших.

С лица Тени сползает улыбка.

— О Гончая, победу ты не празднуй преждевременно. Подлее силы, чем надежда, не найти, и ложь ее глубокие страдания причиняет. И речь ведь вовсе не о бонкой, но чун цзянь — не разрушении, но возрождении.

— Уверена, — едва заметно улыбается бан Бриджит, — что не о лам лам?

Курьер запрокидывает голову и смеется, и даже с лица Изящной Бинтсейф сходит хмурая гримаса. Мéарана выражает недоумение взглядом и вопросительным переливом струн.

— О-о, по-оверь, малышка, тво-оя мама знатно-о по-ошутила. Ко-охда мы го-ово-орим «лам», имеем в виду «разрушение».