За ужином Мартин и Маргарет постоянно таращились друг на друга, чем мы с Тони, разумеется, рады были воспользоваться. Влюбленные всегда и везде ведут себя, как идиоты. То смотрят друг на друга во все глаза, не думая о том, что это видно всем и каждому. То наоборот демонстративно друг друга игнорируют. Сидя за столом, Мартин все время косился вправо, вместо того чтобы уделять внимание своему тренчеру (тарелки ставили только на главный стол и на rewarde).

Хотела бы я знать, о чем думал Мартин. Он почти ничего не ел, сидел, опустив голову, со счетоводом - соседом справа – почти не разговаривал. Насколько я помнила, Маргарет ничего подобного не замечала, полностью утонув в своих собственных радостях и страхах.

Из рукава Мартин вытащил белый вышитый платок, вытер губы. Так вот куда он делся! А Маргарет думала, что его порвала или украла прачка. Это был ее любимый платок, который она вышила сиреневым шелком – буквы M и D и гирлянда цветов. Бабушка Невилл учила: каждый раз, когда пьешь, вытирай рот, мокрые губы – это непристойно. Значит, Мартин потихоньку утащил платок, чтобы даже при людях без опаски можно было целовать кусочек ткани, которого касались ее губы.

Неожиданно для себя я поняла, что испытываю по отношению к нему не только привычное раздражение на грани неприязни, но и странную жалость. А еще – совершенно иррациональный стыд.

Лет десять назад, будучи одинокой настолько, что хоть на луну вой, я услышала одну песню. Убогое знание английского позволило мне понять только несколько слов: «ты словно поцелуй розы на могиле». Но этого было достаточно, чтобы моя фантазия заработала на полную катушку. Мелодия продирала до мурашек, я слушала ее раз за разом, рисуя по ночам – акварелью, черной тушью, пастелью. Сюжет был один и тот же. Рыцарь, вернувшись из крестового похода, узнает, что его возлюбленная умерла. Лунная ночь, кладбище, он на коленях целует розу, выросшую на ее могиле… Я никогда не была слишком уж сентиментальной, но этот выдуманный сюжет вкупе с песней заставлял меня плакать.

Почему-то сейчас я вспомнила и песню, и то чувство, которое она вызывала у меня. Именно оно разрывало меня в клочья, когда Маргарет впервые показала мне свою жизнь. Я узнала, пережила каждую минуту ее горя и радости. И сейчас мне было больно и стыдно от того, что моя собственная беда превратила эту волшебную и трагичную любовь в сборник непристойностей.

«Простите меня, - подумала я, обращаясь к Мартину и Маргарет так, словно они могли меня услышать. – Я постараюсь относиться к вашим чувствам с большим уважением. Уже только за то, что мы с Тони живем на свете, вы заслуживаете нашей благодарности».

В этот момент слуги начали разносить сладкое. На главный стол подали подкрашенный шафраном заварной крем и маринованные испанские апельсины. Гостям принесли растоны – круглые булочки из сдобного теста с масляной начинкой. Они лежали на больших блюдах, с которых каждый брал угощение сам. Выбирать было не принято, каждому доставался тот кусок, который находился на блюде ближе. Мартин сидел на самом непочетном месте – в торце, и ему достался последний растон, тот, что с краю.

Булочка лежала перед ним на столе, но Мартин не торопился ее есть. Подумав о чем-то, он разломил растон пополам. Я почувствовала боль: швейная игла оцарапала палец.

Значит, вот какое у вас колдовство, Бобби? Неплохо. Не гарантия, конечно, вполне может естественным путем выйти наружу, но если сработает – в итоге долгая болезнь или даже мучительная смерть. Непонятно от чего. И все будут знать, что это малефиция. Но доказать никто не сможет.