— Завидую я тебе, — проворчала Аня, сложив руки на груди.

— Да-а-а? — опешила я, обернувшись.

— У вас с мамой глаза красивые, у нее — серо-зеленые, а у тебя — серо-голубые, и когда ты в задумчивости или рассеянная, словно дымкой заволакиваются. И выглядишь очень чувственно, таинственно….

Я расхохоталась до слез:

— Ань, я тебе тогда тоже завидую!

— Да-а-а? — заинтересованно выдала она. — А, ладно, мужики не хвалят, так хоть сами. Давай, говори мне комплимент.

— А у тебя глаза янтарные, лучистые, словно отражение солнца. И губы пухлые, чувственные. Не зря же Валя на них заглядывался.

— Ой, у него просто фантазия была бурная и… — Аня запнулась, отметив мое любопытство, вспыхнула и быстренько юркнула на кухню. — Иди доедай, а то на работу опоздаешь.

Кофе мы пили в молчании, пряча улыбки в кружки. Обе были в курсе недосказанного. Только тетушка — восьмидесяти шестилетняя волчица — не захотела делиться полученным с человеком сексуальным опытом со мной, двадцатишестилетней племянницей, считай, вчерашним щенком. Смех, да и только. Втайне я считала себя не менее умудренной жизненным опытом, чем она, за исключением сексуального, ограниченного теоретическими знаниями.

Настроение хорошее, прическа — еще лучше, поэтому и одежду я выбрала поинтереснее. Не безликий костюм неопределенного цвета, а синий — приталенный жакет и классические брючки плюс лодочки на невысоком каблучке.

Через полчаса я выехала на своем «фите» на работу, не хотелось опаздывать, чтобы нагоняй не получить.

Глава 3

Светофор. Осталось проехать последний жилой квартал, дальше начнется промзона: цеха и офисное здание мебельной фабрики — путь за три года изученный досконально. Горел красный, и я лениво наблюдала за прохожими, пока не обратила внимания на витрину одного из мелких магазинчиков, каких в Усть-Лиме множество. За стеклом ощерилось в посмертном оскале чучело волчицы, кажется, уставившейся именно на меня, в самую душу заглядывающей блестящими, искусно сделанными глазами. Я содрогнулась и зажмурилась: только не вспоминать! Но как забудешь?

Дед и бабушка не любили говорить об особенностях полукровок, но признавали: неведение тоже до хорошего не доведет и от опасности не избавит. Помимо того, что дети от связи оборотня и человека рождались редко, хотя их, вполне возможно, гораздо больше, но кому захочется афишировать подобное. Все известные полукровки были наделены даром, только жизнь у них оказалась короткой — их способности использовали многие сильные мира сего, в столкновениях которых часто погибали подобные мне, по меркам оборотней, слабые, хрупкие, медленно развивающиеся и взрослеющие особи.

Мария, моя мама, как однажды высказала бабушка, была непутевая. Что-то, таившееся глубоко внутри нее, тянуло в неизведанное: в тайгу, на прииски, в ночной клуб или забегаловку, заставляя искать приключений, утолять одиночество среди мужчин совсем неподходящих — недобрых, ненужных, пустых. Однажды Мария вернулась домой и заявила, что беременна. Потом на свет появилась я. Кто отец, мама не призналась. Аня как-то буркнула, что, возможно, она и сама не знала.

Материнских чувств у нее хватило лишь на пять лет, а потом она снова сорвалась в «поиск» и пропала. Спустя месяц, знакомый с Владом егерь с сожалением сообщил, что видел нашу ручную волчицу — мама не затрудняла себя, и соседи часто видели ее во втором облике, но принимали за прирученного зверя, которого мы якобы по случаю выходили. И вот тогда в нашу семью пришло горе.

Дед ушел на три дня, а когда вернулся, выглядел ужасно — серым, с потухшими карими глазами, убитым горем. Той ночью мы стояли у огромного погребального костра, поедавшего новенькое чучело черной волчицы, облик которой был родным и знакомым до боли, и промокший темный мешок, распространявший острый запах крови и несвежего сырого мяса.