Он потряс головой со смешком.

— И я почувствовал себя счастливчиком. Потому что у нас есть выбор, и я думаю, что мы голосуем не для того, чтобы победила лучшая партия, а чтобы не допустить к власти худшую. Потому что мы можем встать и протестовать. Нас могут бесить предложения премьер-министра.  Мы даже можем обозвать его членоголовым. Мы можем точно так же обозвать и премьера, и лидера оппозиции. Мы можем орать, визжать, протестовать и даже сжечь собственный флаг, если захотим. Потому что мы свободны делать что пожелаем, а если нарушим закон, то суд будет справедливым. Но в некоторых странах люди не могут этого делать. Им нельзя выйти на площадь вроде нашей с протестом. В некоторых странах наши сверстники не могут толком ни учиться, ни жить, потому что рядом стреляют. В некоторых странах однопартийная система, а еще есть Народная армия, и когда люди выходят и высказываются, как мы сегодня, кричат, визжат, выражают свою точку зрения — Народная армия в них стреляет. В молодежь вроде нас, — добавил он почти шепотом. — Так что вперед. Давайте останемся равнодушными. Давайте не ходить на выборы. Давайте позволим любому руководить этой страной. Давайте все будем невежественными, и давайте гордиться своим невежеством. И может быть, однажды у нас тоже появится Народная армия.

Он сел со мной рядом и все, кто сидел в этом ряду, качнулись вперед — посмотреть на него, прежде чем зааплодировать. Я поняла, где его друзья, по крикам и свисту, доносившимся с той стороны.

Я была поражена. Не только тем, что он сказал, но и тем, как он это сделал. Никогда бы не подумала, что Джейкоб Кут способен на такое красноречие.

Еврей перегнулся через меня и пожал запястье Джейкоба в духе боевого братства.

— Впечатлил, — шепнула я.

— Не думала, что я смотрю новости, да? — хохотнул он.

— Нет.

— Ну, раньше я смотрел политические обозрения.

— Шутишь? Моя мама вечно твердит, что если съемочная группа с опросом о текущих событиях придет к нашим дверям, она захлопнет их с треском, хотя нам нечего скрывать. Она подозревает, что журналисты все равно что-то накопают.

— Да уж, каждый раз, как напьюсь, просыпаюсь утром в испуге — кошмар снится, будто я опозорился.

Я засмеялась и тряхнула головой.

— Как ты вообще сюда попал?

— Однопартийная система голосования. Если бы меня не выбрали школьным старостой, я бы переломал всем ноги.

— Так ты староста школы?

— Увы. А ты?

— Заместитель.

— Плохо. У нас все могло бы сложиться.

Я открыла рот, чтобы ответить, но не издала ни звука. Гадала, всерьез он это сказал или нет. Пока мы слушали следующую речь, я не могла не думать о его закатанных рукавах и загорелых руках.

Вот когда в голову пришли остроумные ответы на его реплики. Но, как всегда и бывает с остроумными ответами, слишком поздно.

После прозвучало еще несколько речей. Отличных речей, их произносили лучшие ораторы школ, но ничто не шло в сравнение с его речью. Мы говорили отточенными фразами, без страсти. Страсть потерялась после первых побед в нескольких дебатах. И речи стали для нас обыденностью.

А вот он выступил дерзко и говорил от души.

— Я влюбилась, — как ни в чем не бывало сказала Ли, когда я спустилась со сцены. — Как ты могла сидеть с ним рядом и не броситься ему на шею? Он даже заговорил с тобой.

— Он не мой тип.

— Почему? — недоверчиво воскликнула она.

Я пожала плечами.