— Почему? — недоверчиво воскликнула она.

Я пожала плечами.

— Потому что… не знаю.

— Потому что он не итальянец, не собирается стать адвокатом и ходит в государственную школу, так?

— Я не сноб, — выкрикнула я в ответ.

— Еще какой. У тебя может быть сотня комплексов, но ты все равно чувствуешь себя выше среднего человека.

— Однажды он разбил два яйца об мои очки.

— Из двенадцати девчонок в той аллее он выбрал тебя. Думаю, ты ему нравишься.

Я засмеялась, схватила ее за руку и потащила к телекамерам.

В ту ночь мы не попали в выпуск новостей. Ива попала — ее группа задавала вопросы премьеру. Как обычно — во всей красе, на вершине мира. Неважно, насколько сильно я ненавидела Иву-крапиву, мне все равно хотелось стать своей в ее мире. Мире гладких причесок и привилегий высшего класса. Мире людей, которые знакомы со знаменитостями и ведут интеллектуальную жизнь. Мире, где меня примут.

Пожалуйста, Боже, пусть меня примут не только неудачники.

Глава третья

Ритуалы. Они рождаются и умирают, но необходимость ежедневной ритуальной встречи с бабушкой сводит меня с ума. Потому я всегда оттягиваю визит, ибо это действует бабуле на нервы, а на данный момент моя главная цель как раз в том и состоит. Клянусь богом, если бы я могла от чего-то избавиться в этой жизни, полной правил и ограничений, то выбрала бы именно ужасные ритуалы.

Уже почти наступил конец февраля, но вместо похолодания с каждым днем лишь повышалась влажность, и из-за жары единственное, что могло заинтересовать меня у нонны дома, — это бассейн. Едва добравшись до нужной улицы, я перешла на другую сторону, надеясь избежать старого мистера Катандзаро, живущего на углу. Он-то мне нравится, а вот его привычка хватать меня за подбородок и «ласково» стискивать — нет. Очень трудно улыбаться, когда на глаза от боли наворачиваются слезы.

Старик едва ли не живет в своем саду. Нигде больше я его и не видела. Всякий раз, как мы идем к нонне — и неважно, в семь утра или в семь вечера, — мистер Катандзаро торчит среди деревьев. А газон его обычно весь в хлебных крошках, потому что он любит кормить птиц.

Но сегодня мне чудом удалось проскользнуть, и я помчалась к дому нонны. Где меня тут же начали пичкать едой. Пичкать, как и каждый день моей жизни.

— Кушай, Джоцци, кушай. Ох, Джоцци, Джоцци. Только посмотри на свои волосы. Ну почему, Джоцци? Почему ты не можешь выглядеть опрятно?

Ежедневный вопрос. Бабушка произносит его с болью и слезами в голосе, будто умирает. Не знаю, умер ли хоть кто-нибудь от того, что его внучка выглядела неопрятно, но бабушка точно однажды так напряжет голосовые связки, что попросту задохнется.

— Это модно.

Мой ежедневный ответ, который действует ей на нервы.

Среда, на бабуле шерстяной джемпер. За окном тридцать градусов, а она напялила шерсть.

Вообще, нонна полагает, что чем больше ты страдаешь на земле, тем выше будет награда на небесах. И ношение шерсти летом, видимо, входит в список необходимых страданий. Дико бесит, что она не позволяет мне сидеть в нормальной гостиной с кондиционером. Та комната предназначена для посетителей, которых бабушка ненавидит, но хочет поразить своей прекрасной итальянской мебелью. А (предположительно) любимая внучка должна вариться в раскаленном телевизионном зале на разодранном диване.

В поисках какой-нибудь вредной пищи я протопала на кухню, стараясь не слушать бабушкину болтовню о том, как она хочет, чтобы мы жили вместе.

Ох уж эти тщетные попытки убедить нас переехать к ней. Нонна никак не может понять, почему мама постоянно отказывается. И словно забывает, что когда они рядом, то только и делает, что пилит маму за методы моего воспитания или за неуважительные отказы посещать родню.