Хотя я думаю, что они шарахались бы от меня во всех случаях. Даже если бы я сделала прическу святой монахини или Жанны д’Арк. Или вообще обрила бы голову. Вы правы. У нас свои условности. И выпавший из обоймы человек уже не совсем человек. Многие прежние друзья его не замечают, а бывшие сослуживцы стараются даже не отвечать на его звонки. Вот поэтому я и покрасилась в такой необычный цвет. Пусть возмущаются. Я удовлетворила ваше любопытство? Или у вас есть еще вопросы?
— Только последний. Вчера по вашему лицу я понял, что вам не очень хочется лететь в Измир. Я могу узнать почему?
— Нет, не можете. Это уже мое личное дело. Моя личная жизнь, куда чужих я обычно не пускаю.
— Тогда простите. Я не предполагал, что это настолько личное.
— Именно настолько. Я бы предпочла остаться в Стамбуле. Но понимаю, что Резо должен лететь на встречу с Максудовым и Квитко. Они же компаньоны. Пусть и не очень равные, но все-таки компаньоны. А в деловых отношениях такие посиделки очень важны.
— А мой сосед? — показал на задремавшего Самедова Дронго.
— Он опасный человек, — очень тихо сказала Эка, — мне он никогда не нравился. Я знаю, что он ваш земляк. И не обижайтесь на мои слова. Но он слишком любезен. Все время пытается быть полезным нам, Максудовым, Николаю Квитко, даже его сестре. А я боюсь очень услужливых людей. Они всегда очень опасны.
— Хорошо, что он вас не слышит. Разве это такая плохая черта?
— Опасная, — уверенно ответила Эка, — у Резо был один такой подчиненный. Начальник отдела. Подполковник. Нужно было видеть, как он радовался, когда мы где-то появлялись, как он лебезил, какие тосты в нашу честь произносил. А когда Резо подал в отставку, он первый начал разоблачать своего бывшего шефа, придумывая чудовищные небылицы. И я вам скажу, что вынесла для себя твердое решение. Самые страшные люди — это подхалимы и льстецы. Они часто вас ненавидят еще сильнее, чем ваши враги. Но они трусы и поэтому вынуждены вас хвалить, вам угождать, бояться вас. А когда положение немного меняется, они вспоминают все эти переживания, весь свой страх, который они испытывали. И они никогда не забывают этого страха и не простят его вам.
— «Рабы мечтают станцевать на могилах своих хозяев», — процитировал Дронго.
— Почти. Но рабы — это все-таки другая психология. Они ущербны изначально и понимают, что надо соблюдать дистанцию. А вот те, кто считает, что им не повезло только потому, что повезло вам, вот эти действительно опасны. Они вас боятся и вам завидуют, но делают вид, что они — ваши лучшие друзья, чтобы однажды найти способ предать вас.
— Сколько вам лет? — неожиданно спросил Дронго.
Эка не стала кокетничать, скрывая свой возраст.
— Сорок один, — ответила она, — я не боюсь своего возраста. Вы считаете меня слишком молодой для подобных взглядов? Или, наоборот, слишком старой для моей прически?
— Я не поэтому спросил. Кстати, для своего возраста вы выглядите удивительно молодо и хорошо.
— Вы умеете говорить комплименты.
— В данном случае это не комплимент. Но, чтобы не слишком вас радовать, скажу, что ваше нарастающее ожесточение в душе меня пугает. Нельзя жить с подобной философией. Слишком тяжело.
— У вас другая? — поинтересовалась она. — Неужели вы до сих пор любите человечество? И каждого человека в отдельности? Вы же эксперт по преступлениям, представляю, с какими низкими проявлениями души человеческой вы сталкивались в своей жизни. Ложь, обман, предательство… Или у вас другое мнение?
— Другое, — печально ответил он, — я люблю жизнь. |