Теперь свет был бронзовым, а плоскости волн напоминали сырье ювелира, тяжелые сгустки янтаря и золота.

Что-то плавилось в моей грудной клетке. Это заживали переломы, омертвевшая кожа клочьями слезала с ладоней и лица, а под ней была совершенно новая, гладкая кожа.

Я разорвал веревку на левом запястье. Затем я сделал то, о чем мечтают все волшебники. Я поднялся на ноги, легко, как встают на палубе лодки. Я встал, выпрямившись на полу червонного золота, и зашагал по океану.

Я осознал все это позднее. А когда это случилось, пришло нечто вроде рассеянности, помрачения рассудка. Корнем этой силы является вера. Не говорить себе, что ты можешь, но знать, что ты умеешь.

С тех пор я достаточно много путешествовал в разные периоды моей жизни, чтобы понимать, что эти умения не так уж исключительны, как я тогда полагал. Чудотворцы — боги — единственные из рожденных, кто знал ключи к дальним комнатам сознания. Это их благо, но будьте осторожны: и самые подлые могут найти этот ключ или случайно наткнуться на него и тоже стать богами.

Достигнув одного чуда, остальные я представлял не более чем результатом вычислений математики.

Я немного балансировал, как возница, поддерживая свое тело парящим без усилий, мои стопы омывались гладкими спинами бурунов. Небо снова затягивалось тучами, ветер дул угрожающими порывами, постоянно меняя направление. Я смотрел на небо, на море, сливаясь с ними и повелевая ими. Власть дает крылья и огонь. Власть — это вино, после которого все остальные вина — помои. Оказалось, что очень просто было контролировать гнев шторма; связать ветер, разбить на кусочки ураган, окруживший стену вортекса. Сила на силу, бедро к бедру, мозг боролся с атаками шторма, лишенного разума. Порывы ветра были обращены против самих себя и разбиты. Ураган умер над морем, как громадная призрачная птица. В конце концов дело было сделано.

Позади шторма оказалось зеленое облако, которое пролилось быстрым дождем. Мне был виден Длинный Глаз. Лежа на спине, он пытался поймать хоть часть дождя в свою кожаную бутыль — горшки из глины были разбиты и утеряны. Я наблюдал это с неким туповатым любопытством, двигаясь к нему по воде.

Над головой летели чайки, изгнанницы шторма. Воздух был заряжен озоном и запахом йода от плавающих обрывков морских водорослей. И в закате не было ничего необычного. Апофеоз был в человеке, а не в мире, его окружавшем.

Длинный Глаз тихо лежал и смотрел на меня, ждал, пока я вспомню его мольбу. Боги — эгоисты, это их право и их недостаток.

Наконец я собрался и подошел к нему. Я исцелил его переломы, синяки и раны одним прикосновением, как и раньше, не чувствуя, чтобы какая-либо сила исходила от меня. Я спросил его, не чувствовал ли он боли или необычных ощущений. Я был жаден до фактов, не зная многого о своих талантах. Он сказал, что это было похоже на дрожь от разряда, полученного от шерсти животного в летний день. Я положил ему пальцы на лицо, чтобы обновить его кожу: он сказал, что было похоже, будто пауки бегают по лицу. Его ноги окоченели, и необходим был массаж, чтобы он мог ими двигать. Когда он смог двигаться, я отвязал его от мачты и велел ему встать и идти за мной.

Его лицо, почти невидимое сейчас, так как ночь была темной, а луна еще не взошла, слегка изменило выражение.

— Я раб повелителя.

— Если я скажу тебе делать, как я, то у тебя получится.

Он мог бы умереть, останься он в воде еще немного.