«Почему же до сих пор при этих воспоминаниях так больно в груди?» — удивилась она, прибавляя громкости в телевизоре. «Забудь обо всем, кроме “Гордости и предубеждения” и лица Колина Фёрта», — сказала себе Вероника. В конце концов, ей нужно испечь пирог «Любовь», а для этого необходимо находиться в определенном настроении. Она досмотрела «Гордость и предубеждение», пожирая глазами Колина Фёрта, и вернулась к работе.

Глава 3

Джемма Хендрикс

С того момента, два дня назад, когда Джемма увидела розовый плюсик на экспресс-тесте на беременность, она пребывала в самой настоящей панике. Своей новостью она ни с кем не поделилась. Как только она сообщит Александру, он схватит ее в охапку, закружит по комнате, потом позвонит своим родным, закажет грузовик праздничных сигар и запустит в действие план, который медленно высосет жизнь из души Джеммы.

Поскольку на прошлой неделе Джемма потеряла работу — работу, которую любила настолько сильно, что все еще каждый вечер засыпала со слезами на глазах, — она знала, что Александр, помощник прокурора, использует все свое изрядное мастерство для обоснования довода, вынашиваемого им уже почти год: обзавестись тремя детьми, переехать в тот же городок в округе Уэстчестер, где жили его родители и семья брата, предпочтительно на равном расстоянии от обоих домов, и Джемма превратится в домоседку, устраивающую свидания в песочнице. «Нам по двадцать девять, бога ради, Джемма, — постоянно говорил Александр. — Мы женаты пять лет. Мы взрослые люди».

Джемма стиснула перила балкона в их квартире, высоко над улицами Манхэттена, на восемнадцатом этаже. Минуту назад ей было так хорошо. Она сидела на кровати с ноутбуком, договариваясь с Джун насчет своего приезда этим вечером в Мэн на свадьбу их общей подруги, назначенную на завтрашний вечер. Затем — щелк, щелк, щелк. Семь мейлов от матери Александра. Списки домов в Доббс-Ферри с мыслями и чувствами Моны Хендрикс по поводу каждой комнаты, выбора краски, пейзажей и краткой информацией о соседях, поскольку Мона считала своей обязанностью заранее их оценить.

Господи боже. До этого момента Джемма чувствовала себя прекрасно. Зная, что скоро сядет в машину и поедет в Мэн на девичник, на уик-энд вдали от Александра, который продохнуть ей не дает (то ли еще будет, когда она скажет ему о беременности — он станет невыносимым), Джемма сумела успокоиться, паника немного утихла. Затем от Моны пришли письма — образ той жизни, которую пытается навязать ей Александр, и Джемма выскочила на балкон глотнуть воздуха.

О нет. Теперь Бесселлы, их соседи, вышли на террасу со своим младенцем Джейки. Джейки-Вейки то, Джейки-Вейки сё. Джемма слышала, как Бесселлы всю ночь ворковали над своим ребенком: «Джейки-Вейки нужно поменять памперс-мамперс!» Похоже, даже в три ночи Бесселлы с восторгом меняли обкаканный подгузник.

Лидия Бесселл держала Джейки и дула на голый животик малыша, а Джон Бесселл делал вид, будто покусывает крохотную ступню. Джейкоб гукал от удовольствия.

Джемма во все глаза смотрела на них, пытаясь представить себя с ребенком, но не могла. Она прирожденный журналист, пишущий призовые статьи о жизни в бруклинском многоквартирном доме или о том, как ураган «Сэнди» повлиял на жизнь людей в конкретном квартале Фар-Рокуэя. Она должна была находиться там, узнавать, кто, что, где и почему, и писать статьи, вызывающие сотни писем и откликов. Она — репортер, была репортером с того момента, когда ступила в редакцию школьной газеты в старших классах. Она всегда хотела заниматься только этим, докапываться до истины, делить с людьми их подлинные чувства, давать читателям свою точку зрения на события. Но ее напряженная работа, выплаты профсоюзных взносов, все продвижение по службе, круглосуточное сидение над статьями, чтобы успеть к немыслимым срокам, — все пошло коту под хвост, когда на прошлой неделе ее вызвали в кабинет к начальству в «Нью-Йоркском еженедельнике», давно выходящей, уважаемой альтернативной газете, где твое имя в начале статьи кое-что да значило.