|
Я с трудом спешилась, сдала пони на руки кому-то из помощников Джоша и, по-стариковски волоча ноги, поплелась к дому. И лишь у самых дверей, с внезапно екнувшим сердцем, вспомнила, что по времени тетя Эмили, а значит и ОН, уже должны быть здесь. Долгая минута прошла, покуда я набралась духу открыть парадную дверь. И точно: в холле, спиной к камину, стояли тетя Сейди, тетя Эмили и белокурый, маленького роста, молодой на вид мужчина. Самое первое мое впечатление — что совсем не похож на мужа. И, похоже, мягкий и добрый. — А вот и Фанни, — хором сказали мои тетки. — Деточка, — прибавила тетя Сейди, — позволь представить тебе капитана Уорбека. Я резким, неловким движением, как часто получается у девочек в четырнадцать лет, пожала протянутую руку, думая, что на капитана он тоже совершенно не похож. — Душенька, как ты промокла! Остальных, вероятно, не будет еще сто лет — ты откуда вернулась? — Я их оставила прочесывать рощицу у «Старой Розы». Я вдруг вспомнила — сказалась женская природа, в конце концов, я находилась в присутствии мужчины — в каком жутком виде мне свойственно возвращаться с охоты: вся забрызгана грязью с головы до ног, котелок сбился набекрень, прическа как воронье гнездо, галстук полощется, точно флаг на ветру — и, пробурчав что-то невнятное, удалилась по задней лестнице принимать ванну и отдыхать. После охоты нас по крайней мере два часа держали в постели. Скоро вернулась и Линда, вымокшая еще сильнее меня, и юркнула ко мне под одеяло. Она тоже успела повидать капитана и согласилась, что внешность у него неподходящая для жениха и для военного. — Трудно представить себе, как такой уложит немца шанцевым инструментом, — сказала она пренебрежительно. Как бы мы ни боялись дяди Мэтью, как бы его ни осуждали, а подчас и ненавидели всеми фибрами души, он все равно оставался для нас как бы мерилом мужских достоинств англичанина; всякий, кто сильно отличался от него, казался нам каким-то не таким. — Устроит ему дядя Мэтью мартышкино житье, вот увидишь, — сказала я, заранее опасаясь за тетю Эмили. — Бедная тетя Эмили, он еще, чего доброго, потребует, чтобы жениха держали на конюшне, — давясь от смеха, сказала Линда. — Знаешь, а все-таки он симпатичный, ей повезло, что хоть кого-то нашла, если учесть, сколько ей лет. — Ох, интересно будет взглянуть, как они встретятся с Пулей. Однако нашим ожиданиям кровавой драмы не суждено было исполниться: с первой минуты стало очевидно, что капитан Уорбек пришелся дяде Мэтью как нельзя более по сердцу. А поскольку этот последний никогда не менял своего первоначального мнения и немногие его любимцы вольны были совершать хоть тысячу самых тяжких преступлений, оставаясь при этом в его глазах чисты и безгрешны, то капитан Уорбек отныне и навеки утвердился относительно дяди Мэтью в незыблемо благоприятном положении. — До чего головастый малый — страшное дело, и начитанный, столько всего умеет, вы не поверите. И книги пишет, и критические статьи по изобразительному искусству, и на рояле бренчит так, что закачаешься, хоть, правда, сами вещи — не очень. Но можно вообразить, как он откалывал бы что-нибудь эдакое — из «Крестьяночки», например, если б разучил. Этому что хочешь по плечу, сразу видно. За обедом капитана Уорбека, сидящего рядом с тетей Сейди, и дядю Мэтью, который сидел возле тети Эмили, разделяли не только четверо детей (Бобу, в связи с предстоящим отъездом в Итон на следующий триместр, разрешалось, как и нам, обедать внизу), но также провалы темноты. Обеденный стол освещали три электрические лампочки, свисающие гроздью с потолка и занавешенные темно-красным шелком с золотой бахромой. На середину стола, таким образом, падал пучок яркого света, меж тем как обедающие со своими приборами сидели в полной мгле. |
