|
Мои предки… Спустя немного, когда они вышли к нам в гостиную, тетя Сейди сказала: — Ну, теперь дети знают вашу новость. — И потешаются, я полагаю, от души, — сказал капитан Уорбек, — такие старые, а собрались жениться. — Нет, что вы, — вежливо запротестовали мы, краснея, — вовсе нет. — Невероятный малый, — вмешался дядя Мэтью, — все знает. Говорит, тот судок для сахара, эпохи Карла II, — никакой не Карл, вообразите, а лишь георгианская[19] подделка и абсолютно не представляет ценности. Завтра мы с вами обойдем весь дом, я покажу наши вещи и вы нам скажете, что чего стоит. Очень полезно иметь в семье такого человека, должен сказать. — Как славно, с удовольствием, — отозвался Дэви слабым голосом, — а сейчас, если не возражаете, я пойду прилягу. Да, спасибо, непременно чайку с утра пораньше — необходимо восполнить потерю влаги во время сна. Он попрощался со всеми за руку и поспешил из комнаты, заметив, как бы про себя: — Жениховство — так утомительно… — Дэви Уорбек — дост, — объявил Боб, когда мы спускались наутро к завтраку. — Это правда, — сонным голосом сказала Линда, — кажется, потрясающий дост. — Да нет, я хочу сказать — настоящий. На букву «у», понимаешь? «Дост. Дэви Уорбек», я проверял, все правильно. — Бобу в то время служил настольной книгой «Дебретт»[20], он так и жил, уткнувшись в него носом. Итогом этих изысканий было, к примеру, сообщение, сделанное им в чьем-то присутствии Люсили: «Происхождение рода Радлеттов теряется во мгле глубокой древности». — Он всего-навсего младший сын, а у старшего есть наследник, значит, боюсь, не быть тете Эмили леди. Отец у него — только второй барон в их роду, первый получил этот титул в 1860, а сам род ведется с 1720, раньше идет женская линия… — Голос Боба замер. — Так что — вот. Мы услышали, как Дэви Уорбек, сходя по лестнице, говорит дяде Мэтью: — Нет, это никоим образом не Рейнольдс[21]. В лучшем случае — Принс Хор[22], и из самых слабых. — Свинского умишка, Дэви? — Дядя Мэтью приподнял крышку горячего блюда. — Мозгов, вы хотите сказать? Да, пожалуйста, Мэтью, так прекрасно усваиваются… — А после завтрака я покажу вам нашу коллекцию минералов в северной галерее. Тут уж, ручаюсь, вы согласитесь, что это нечто стоящее, считается одной из лучших коллекций в Англии — досталась мне от старого дядюшки, он всю жизнь ее собирал. А пока — как вам мой орел? — Да, будь эта вещь китайской работы, ей цены бы не было. Но, как ни жаль, — Япония, не стоит даже бронзы, которая пошла на отливку. Пожалуйста, апельсинового джема, Линда. После завтрака мы повалили гурьбой в северную галерею, где в застекленных витринах хранились сотни камней. Такая-то окаменелость, такое-то ископаемое; больше всего дух захватывало от плавикового шпата, от ляпис-лазури, меньше — от крупной кремневой гальки, словно подобранной на обочине дороги. Ценные, единственные в своем роде, камни были семейной легендой. «Минералы из северной галереи сделали бы честь иному музею». Мы, дети, относились к ним с почтением. Дэви осматривал камни внимательно, кой-какие подносил к окну и изучал при свете. Наконец с глубоким вздохом произнес: — Замечательная коллекция. Но вы, вероятно, знаете, — все они больны? — Больны? — Очень, и болезнь слишком запущена, уже ничем не поможешь. Год, два, — и они погибнут, можно хоть сейчас спокойно выбрасывать. Дядя Мэтью был в совершенном восторге. |
