Минут десять Снежана смотрела на абсолютно чистый пергамент, ожидая ответ. Но его не было.

Решив, что это и к лучшему, девушка тщательно вытерла перо, уложила все обратно в коробку и вернула ее на место. Не желая встречаться с матерью, когда до нее дойдет новость о самоуправстве дочери, отправилась в ВУЗ. Зачеты уже сданы, но в редакции всегда есть какое-то занятие: помочь автору со статьей, сверстать черновик номера или обновить сайт студгазеты — у помощника редактора много работы.

Попав в свое литературное царство, Снажана забыла обо всем. Чему немало способствовал выключенный звук телефона.

Ближе к вечеру она увидела семь пропущенных звонков от мамы и встревожилась не на шутку. Набедокурить и скрыться — это еще хуже, чем просто набедокурить.

Со страхом поглядывая на экран, Снежана встревоженно закусила губу, не зная, сразу перезвонить или отложить разговор до возвращения домой? Все решилось, когда смартфон снова зазвонил.

— Мам, прости, не слышала. Мы с Соней работали над газетой.

— Живо домой!

— Уже еду.

— Пулей! — приказала Ирина Георгиевна и отключилась.

Час-пик. Пробки. Снежана добралась домой лишь через час.

— Я так понимаю, ты уже в курсе, — с порога сказала она.

— Как ты могла? Как могла?!

На памяти Снежаны матери редко не хватало слов. А это значило, что сейчас она была крайне возмущена и рассержена.

— Ты понимаешь, что натворила? — Ответить Ирина Георгиевна возможности не дала. — Они все там переполошились. Знаешь, как трудно было их успокоить?

— Удалось? — спросила Снежана. Затаив дыхание, она молила об отрицательном ответе.

Не прозвучало и утвердительного. Лишь приказ:

— Объясни, зачем!

— За сто семьдесят лет многое изменилось. Они могли закончить то, что им не удалось в прошлый раз. Пока Он не осиротил еще с сотню детей. Ты все испортила.

— Я все исправила!

— Он питается добротой, которая живет в человеческих сердцах. Как думаешь, что случится, когда Он узнает, что дети — это и есть сама доброта? Неиссякаемый источник энергии. И тогда в его доме будут появляться статуи не взрослых, а детей.

— До сих пор же не понял, — возразила Ирина Георгиевна.

— Но в будущем мы от этого не застрахованы. У нас все еще есть шанс все решить, пока Он не стал достаточно сильным, чтобы покинуть свою тюрьму.

Снежана снова хотела снова упрекнуть мать, что та все испортила, но лишь обреченно махнула рукой и направилась к себе в комнату.

— Снежа! — неслось вслед.

Девушка не остановилась — разочарование лучше переживать наедине.

Ирина Георгиевна не собиралась сдаваться. Она открыла дверь, но в комнату дочери не вошла — та сидела в кресле, прижав колени к груди.

— Жаль, что ты не поговорила со мной, прежде чем действовать.

— И ты бы согласилась?

— Я бы отговорила тебя.

Снежана горько усмехнулась:

— Потому и не поговорила. Знаешь, мама, я не переживу, если с Дашей что-то случится.

— А я не переживу, если что-то случится с тобой. Надеюсь, мне удалось все уладить, и наказания для тебя не последует.

Несколько секунд она смотрела на Снежану, обиженно надувшую губы, как маленький ребенок. Потом вздохнула, понимая, что сейчас дочь не переубедить, и ушла, тихонько прикрыв за собой дверь.

Снежана приехала в детский дом раньше, чем планировался праздник, потому что хотела подарить Даше кое-что и от себя. Накануне она прошлась по детским магазинам и нашла ту красивую принцессу в розовом платье, о которой девочка рассказывала в день знакомства; а для Пети купила робота.

Слушая слова благодарности, Снежана только улыбалась.