В эти дни Зина первый раз встала с постели. Оперированная нога болела, приходилось брать костыль или держаться за кровать, чтобы не упасть. Зина ходила по коридорам, заглядывала в палаты, знакомилась с другими больными.

А через несколько дней началось новое осложнение — снова у постели Зины все вечера сидел Костылин и склонялось озабоченное лицо Никанорова. Но этот приступ болезни был не так мучителен, как первый.

Когда Зина оправилась и снова встала с постели, в больницу привезли Непомнящего — он был без памяти. Санитарка рассказывала страшные подробности:

— Понимаешь, Зина, на него напали пятеро бандитов, он отбивался топором, одного зарубил, а остальные его доконали. У него девять ран, ты представляешь? Сегодня второе переливание крови делали, только поможет ли?

Зина с глубокой жалостью смотрела на Непомнящего. Она пересказала санитаркам и соседям по палате все, что знала о нем сама. Впрочем, знала она немного. Она помнила, что он рассказывает забавные истории и некоторое время ухаживал за Варей Кольцовой, но только из этого ничего не вышло. Как старой знакомой, ей иногда разрешали наведываться в палату, где он лежал. Непомнящий был все такой же — бледный, неподвижный. Он так ослабел, что не мог поднять руки, с трудом приоткрывал глаза.

— Наверное, умрет, — говорила санитарка.

В одно из воскресений Никаноров разрешил пустить к Зине посетителей. Это был большой день! Гости сменяли гостей. В палате сидели по два человека, а внизу человек пять ожидали своей очереди. Пришли Ирина, Варя. Турчин похлопал Зину по плечу и, угостив пышками домашнего изготовления, приказал долго не залеживаться — без нее трудно на работе, другие нормировщики все путают. Она даже прослезилась от его слов. Порадовала ее также его бодрость — на работе у них дела шли на подъем.

— Научились мы колоть этот проклятый диабаз, — делился Турчин успехами. — Зеленский кое в чем помог, ну, и сами приспособились.

— А Сеня мне ничего не говорил, — пожаловалась Зина. — Такой вредный, о себе забывает рассказывать!

А потом настал день, когда Никаноров вызвал Зину к себе и объявил, что она может выписываться из больницы.

— Будете ходить на перевязки, Петрова. Следите за собой, обмороженные места держите в тепле. Конечно, физкультуру вашу придется на время оставить. А через месяц-другой вы и позабудете про свою болезнь.

— А ухо? — с горечью спросила Зина.

— Да, между прочим, мне надо с вами поговорить, — сказал Никаноров, мельком взглянув на девушку. — Дело вообще ваше, меня оно, конечно, не касается, но, как старший, хотел бы дать вам совет. Этот ваш, как его… Костылин, что ли?.. по-моему, человек хороший!

— Очень хороший! — горячо отозвалась девушка. — Среди молодых рабочих он первый, его портрет не снимают с Доски почета.

— Ну вот, видите. Я хотел бы, чтобы вы поняли — он вас не только там, на урагане, спас, но и здесь помог вам выздороветь. Положение у вас было трудное, очень трудное, а он ходил за вами, как за ребенком. Вот, помните это всегда.

— Помню я это, Роман Сергеевич, — тихо сказала девушка. Ее лицо пылало, на глазах выступили слезы. — Разве я неблагодарная? Я бы всем сердцем ему за это… Только как же я могу?

— То есть не знаете, как его благодарить? А вы отнеситесь к нему помягче, Петрова. Он парень креп-кий, любое отношение вынесет, только не стоит очень уж на нем нрав показывать. Понимаете?

Румянец схлынул с лица Зины, она была бледна, голос ее дрожал.

— Неужели я не понимаю? — говорила девушка. — Только он ко мне просто так, из старого отношения… Он добрый, ему жалко меня, а зачем я ему такая? Он, конечно, молчит, а про себя думает… Я вижу, как он смотрит на мое ухо…

— Да, ухо — вещь серьезная, — согласился доктор.