А потом – а потом…

Может, пора старику потесниться – в последнее время он вел себя так странно… Джон представил себя хозяином Кёнигсхауса, а рядом – Джину, городская компания продана, треволнениям из-за денег пришел конец, и кругом – только его земля, она всегда принадлежала ему, сколько он себя помнит, земля его и его детей, крепких высоких мальчиков, как он сам и его отец, и золотистых застенчивых девочек, нежных, но с твердым характером, как их мать…

В черном небе зажглись бледные звезды. Нагретая земля источала запах ночи. Никогда еще ему не было так покойно, как сейчас. Внезапно он обнаружил, что рядом с ним стоит Генри.

– Знаешь, Генри, я был бы счастлив умереть здесь, – тихо произнес Джон.

Генри ужасно не любил подобные разговоры.

– Ты собираешься отбросить копыта? Джон шутливо ткнул друга в плечо.

– Не бойся, приятель. Знаешь что? Мы с тобой превратим Кёнигсхаус в самую лучшую ферму в мире.

Генри ухмыльнулся.

– Значит, ты решил, что колледж не для тебя? А ведь твоя мама хотела, чтобы ты учился.

– Что ты, какая учеба, если единственное, чего я хочу – с утра до ночи считать скот! Мое место здесь, а среди книг, кирпича и бетона я бы просто не выжил. – Он помолчал. Так что пусть мой дядя Чарльз разберется с городскими делами, а я займусь Кёнигсхаусом.

Ну-ну, вот и подводные течения появились, подумал Генри, стараясь скрыть удивление.

– Дружище, осталась одна маленькая загвоздка. Как быть с твоим отцом?

– Он свое пожил, – беспечно ответил Джон. – Теперь мой черед.

Глухая черная ночь окутала землю, освещенную лишь тусклым светом угасающих звезд. В костре тлели угольки; спящие лежали тихо, как неживые. И лошади, и скот успокоились. Природа замерла, пульс жизни замедлился.

Но не все земные создания спали. Тех, кто бодрствовал, кто готовился учинить зло, гнали голод и жажда. Чуть приметно шевельнулись толстые стебли диких лилий – то водяная змея скользнула в прудик, всколыхнула серо-стальную поверхность воды и исчезла. А в буше, окружавшем маленький мирный оазис у источника, тихо сновали ночные хищники, с каждым шагом все ближе подбираясь к своей беззащитной жертве. И среди них двигалось что-то темное, тяжелое, извивающееся, зловещее само по себе, несущее с собой свернутую в кольца, готовую к нападению смерть.

Не больше минуты ушло на то, чтобы отыскать в долине небольшой лагерь, а в лагере – кострище и спящих вокруг него людей. Любой хищник выбрал бы одинокую жертву, большую, крупную, внушительную даже во сне, лежащую в своем толстом спальном мешке вдали от остальных, забывшуюся мертвым сном.

Тихо, как призрак, приближался посланник смерти к намеченной жертве. Еще секунда – и длинные блестящие змеи напали на одинокого спящего.

Филипп видел сны, свои обычные сны о победах, торжестве и господстве. А проснувшись, окунулся в самый страшный кошмар, какой только можно себе представить: его тело не повиновалось ему. Потом пришло ощущение бесконечного беззвучного крика: что-то невидимое закрывало ему нос и рот, он стал задыхаться. Но вот ужасные сновидения кончились, и он ощутил настоящую, невыдуманную адскую боль – острые зубы снова и снова впивались в его беззащитное лицо и шею.

Неужели это сон? Может ли нормальному человеку присниться такое? Он не мог шевельнуть ни ногой, ни рукой, неимоверная тяжесть пригвоздила их к земле. А отчаянное подергивание мышц лишь разъярило нападавших, змеи набросились с новой силой. Яд уже проник в кровь, он почувствовал, что сдается, погружается в небытие.