– Ленка не такая, – убежденно возразила Таня, – нас мигом забудет, как только в Англии устроится. Мужа она точно найдет богатого, умеет на людей хорошее впечатление произвести, знает, как кому понравиться. Ее училки в Москве обожали!

– Девочки‑отличницы всегда нравятся педагогам, – перебил Роман.

– А вот и нет! – возразила Таня. – У нас в классе Верка Калина сидит, так ее они сожрать готовы. У Вероиды сплошные пятерки, она себя умнее Ломоносова считает, постоянно русичку и математичку поправляет, на истории выпендривается! Занудит Людмила Петровна чего‑нибудь про царицу Екатерину, а Верка руку тянет: «Нет, неправильно! Вы учебник цитируете, он старый. Я читала книжку, там другое написано». И лекцию толкает. А Ленка после занятий к физичке подползала и блеяла:

– Анна Константиновна, давайте помогу вам сумку с нашими тетрадями до дома донести. У вас артрит, руки болят, а мне нетрудно!

Химичке она пуделя стригла, прикидывалась, будто собак обожает, англичанке для кабинета плакат нарисовала, биологичке скелет сделала.

– Интересно, где твоя старшая сестра взяла кости? Убила, что ли, кого‑то? – с самым серьезным видом поинтересовался Роман.

– Как тебе не стыдно, Татьяна, – устало произнесла Лидия, входя на кухню. – Зачем гадости про сестру посторонним говоришь?

Мне ее фраза показалась странной: если вдуматься, получается, что своим людям можно говорить о Лене плохо.

– Вы проснулись? Как себя чувствуете? – проявил заботу Роман.

– Мне будто голос какой‑то сказал: «Вставай немедленно», – поежилась падчерица покойной, – вот я и вскочила. В голове не укладывается, как такое возможно? Утром Надя уехала здоровая, веселая, а вечером мертва!

– Бабушка умерла в одиннадцать, – сказала Таня, но мать не слушала девочку, продолжала:

– Если человек долго болеет, лечится, операцию делает, тогда понятно. Но умереть на ровном месте, без причины?

Я показала на ящик с лекарствами.

– Насколько я поняла, Бороздина не принимала предписанные доктором медикаменты.

Лидия села к столу.

– Татьяна, вместо того чтобы врать про Лену, угостила бы людей чаем. Достань хлеб, сыр, масло.

– Спасибо, мы не голодны, – быстро сказала я, памятуя о неписаном правиле: никогда не ешь дома у незнакомых людей.

– Давай, давай, – поторопила мать дочь.

Таня нехотя встала, взяла электрочайник, сунула его под струю воды из крана, грохнула на подставку, нажала на кнопку, добыла из пакета батон, положила его на клеенку, вытащила из холодильника коробку с плавленым сыром, схватила с подоконника разномастные кружки, сунула в каждую пакетик с заваркой…

Лидия тяжело вздохнула, поднялась с табуретки, взяла чайник, выплеснула содержимое и наполнила водой из кувшина‑фильтра, переложила хлеб на доску, добавила к сыру масленку, водрузила на скатерть конфетницу и заменила старые кружки на красивые чашки из буфета.

Я невольно залюбовалась вазочкой с шоколадками, она была необычной формы, ее покрывал затейливый орнамент.

Лидия поймала мой взгляд.

– Попробуйте бонбошки, они называются смешно «Зайчик в глазури», очень вкусные. В Москве такие не сыскать, мачехе их клиентка из Екатеринбурга привозит.

– Спасибо, я не очень люблю сладкое, – отказалась я, – засмотрелась на конфетницу, оригинальная вещичка.

Лида кивнула.

– К лодочке в пару есть ваза, вон она, на подоконнике стоит. Вы тоже любите, когда на столе шикарно?

– Ерунда это, – фыркнула Таня, – какая разница, из чего есть! Вечно ты, мама, все усложняешь.