— Какой?

— Не знаю. А что? В чем дело? Послушайте. Ради Христа. Не будите ее, не говорите ей о том, что случилось.

— Она может уже знать.

— Уже? Как? — Затем Лаксфорд, как видно, сложил два и два, потому что быстро сказал: — Вы не можете до сих пор подозревать Фиону. Вы видели ее вчера. Вы видели, в каком она была состоянии. Она не актриса.

— Сходите к ней, — приказал Линли, и Нката отправился выполнять. — Мне нужна ваша фотография, мистер Лаксфорд. Мне бы хотелось получить и фотографию вашей жены.

— Для чего?

— Для моей коллеги в Уилтшире. Вы не упомянули, что недавно были в Уилтшире.

— Когда это я был в Уилтшире?

— Слово «Беверсток» вам ни о чем не говорит?

— Беверсток? Вы имеете в виду, когда я ездил в школу? А зачем мне упоминать о визите в Беверсток? К случившемуся он отношения не имеет. Я хотел записать в школу Лео. — Лаксфорд как будто пытался прочесть по лицу Линли приговор: виновен — не виновен. По-видимому, прочитал, потому что продолжал: — Господи. Что происходит? Как вы можете стоять и смотреть на меня, словно ожидая, что у меня рога вырастут? Он собирается убить моего сына. Вы же слышали! Он собирается убить его завтра, если я не сделаю того, чего он требует. Так какого черта вы теряете время на беседы с моей женой, когда можете ехать и делать что-то… хоть что-нибудь…  чтобы спасти жизнь моего ребенка? Богом клянусь, если после этого с Лео что-нибудь случится… — Он, видимо, обратил внимание, что тяжело дышит, и безучастно произнес: — Господи. Я не знаю, что делать.

Знал инспектор Стюарт. Он нашел в шкафу херес, налил полстакана и подал Лаксфорду. Пока тот пил, вернулся вместе с его женой Нката.

Если у Линли и теплилось подозрение, что Фиона Лаксфорд могла быть замешана в смерти Шарлотты Боуэн и в последующем похищении своего сына, что она сама только что звонила по сотовому телефону откуда-то из этого же дома, все подобные мысли мгновенно улетучились при виде женщины. Волосы у нее обвисли, лицо опухло, губы потрескались. Она была в леггинсах и в мятой, слишком большой рубашке с измазанным передом, словно беднягу на нее стошнило. И в самом деле, от женщины сильно разило кислятиной, и она стягивала на груди одеяло, похоже ища не тепла, а укрытия. Увидев Линли, она замедлила шаги. Потом заметила мужа и, видно, прочитала что-то по его лицу. Ее черты исказились.

— Нет, — проговорила Фиона. — Он не умер. Не умер.  — В голосе ее нарастал страх.

Лаксфорд обнял жену. Стюарт налил еще хереса. Линли повел их в гостиную.

Лаксфорд осторожно усадил Фиону на диван. Ее сильно трясло, поэтому он закутал ее в одеяло и обхватил за плечи.

— Лео не умер, — сказал он. — Он не умер. Слышишь?

Она прильнула к нему.

— Ему будет так страшно. Ему всего восемь… — выговорила она и зажмурилась.

Лаксфорд прижал ее голову к своей груди и сказал:

— Мы его найдем. Мы его вернем.

Взгляд его, направленный на Линли, молча спрашивал: как вы могли подумать, что эта женщина организовала похищение собственного сына?

Линли вынужден был признать, что она едва ли виновна. Нужно быть более чем прекрасной актрисой, чтобы разыграть такое горе без единой фальшивой ноты. Нужно быть социопаткой. А его интуиция подсказывала, что мать Лео Лаксфорда не социопатка. Она просто мать Лео.

Однако данный вывод не обелял Денниса Лаксфорда. По-прежнему существовал факт, что в результате обыска его «порше» были найдены очки Шарлотты и волосы с ее головы. И хотя их могли подложить, Линли не имел оснований снять с газетчика подозрения. Пристально глядя на него, он сказал:

— Нам придется проверить опубликованную историю, мистер Лаксфорд.