Изменить размер шрифта - +
Даже ноготь ребенка не смог бы здесь за что-то зацепиться. Я обошел маяк: все здание было укреплено этим нелепым способом. Когда я снова подо­шел к двери, то увидел на балконе Батиса. Он целился в меня из двустволки. В первую минуту я растерялся, но быстро взял себя в руки.

– Здравствуйте, Батис. Вы меня помните? – сказал я. – Я хотел с вами поговорить. Ведь мы как-никак соседи. Необычное соседство, вы согласны?

– Если подойдете ближе – стреляю.

Мой опыт подсказывал мне, что, когда один человек собирается убить другого, он ему не угрожает, и что ко­гда один человек угрожает другому, то не собирается его убивать.

– Будьте благоразумны, Батис, – настаивал я. – Ска­жите что-нибудь более любезное.

Он не отвечал, продолжая целиться в меня с балкона.

– Когда кончается ваш контракт? – спросил я, чтобы не молчать. – Скоро приедет смена?

– Я вас убью.

Мне также было ясно, что если человек не хочет гово­рить, только пытка может развязать ему язык. А мне не хотелось никого пытать. Я пожал плечами и медленно по­шел прочь. У кромки леса я оглянулся: Батис по-прежнему стоял на балконе, раздвинув ноги и сохраняя стойку альпийского стрелка. Даже левый глаз его был зажмурен.

 

Я питал свои мысли молоком меланхолии, пока не на­ступила темнота. В этих краях ночь не предупреждает о своем приходе, она нападает сразу и празднует победу. Внезапный испуг: полутьма моего жилища вдруг осве­тилась вспышкой яркого белого света, который тут же потух. Это маяк. Батис включил огни, и сноп света начал вычерчивать свои круги, каждый раз выхватывая из темноты мою комнату. Одно было непонятно. Луч попа­дал прямо в окна. Это означало, что угол его падения был очень мал, а потому для кораблей в открытом море никакого проку от него не было. «Какой дикий чело­век», – подумал я. Возможно, он приехал на остров в по­исках одиночества. Но его поведение в этих условиях было за пределами нормального. С моей точки зрения, подлинное одиночество – это внутреннее состояние, и оно отнюдь не исключает любезности по отношению тем, кто волею случая оказался с тобой рядом. Он же, напротив, относился ко всем людям как к прокаженным. Как бы то ни было, в тот момент странности Батиса ме­ня мало интересовали.

Я помню, что зажег керосиновую лампу, сел за стол и принялся составлять распорядок дня. До сих пор вижу перед собой эту картину. В глубине – камин, я за пись­менным столом на противоположном конце помеще­ния. Справа от меня входная дверь и моя койка, очень похожая на корабельную. С другой стороны у стены – ящики и сундуки, порядок во всем. Вдруг издалека по­слышались какие-то тихие шорохи. Это напоминало не­много стук козьих копыт, когда стадо проходит где-то вдали. Сначала я принял звуки за шум дождя – так пада­ют крупные редкие капли. Я встал со своего места и по­дошел к окну. Дождя не было. Полная луна рассыпала свои блестки по морской глади. Ее лучи освещали ветви, воткнутые в песок пляжа. Их можно было принять за за­стывшие конечности людей, а вся композиция наводила на мысли об окаменевшем лесе. Но дождя не было. Я не придал этому никакого значения и снова сел за стол. И тут я увидел это. Это. Помню, мне подумалось, что помутившийся рассудок играет со мной злую шутку.

В нижней части двери был сделан лаз для кошки. Круглое отверстие прикрывала подъемная дверца. Через нее в комнату медленно просовывалась рука. До самого плеча, длиннющая, не прикрытая никакой одеждой. Она двигалась судорожно, точно пыталась нащупать что-то. Может быть, затвор двери? Она не была похожа на руку человека. Несмотря на тусклый свет керосино­вой лампы и огня в очаге, я смог разглядеть, что локоть образовывали три косточки, более мелкие и заострен­ные, чем наши.

Быстрый переход