Чудакъ! Вредно это на него подѣйствуетъ.
— Ну, Богъ милостивъ, — снисходительно отвѣчала докторша. — Ты все съ своей медицинской точки, а вѣдь надо подумать и иначе… Что-жъ ему женихомъ-то маяться? Вѣдь это тоже человѣка извести можетъ.
— Ну, какъ тебѣ сказать… Все-таки изъ двухъ золъ наименьшее… Женихомъ или мужемъ быть? Миловался-бы да миловался на свою Раисеньку, а тѣмъ временемъ крѣпнулъ-бы… Вѣдь онъ вообще очень расшатанъ былъ. Конечно, я ему не говорю… Въ подобныхъ случаяхъ лучше этого не объявлять, чтобы не было тревоги у пациента… а у него, особенно послѣ его предложения, сердце совсѣмъ не въ должномъ порядкѣ… У него порокъ.
— Такъ лѣчи! Что-жъ ты его не лѣчишь?
— Вотъ спокойствиемъ-то и стараюсь лѣчитъ, это моя система, а онъ не слушается моихъ предписаний. А что до лѣкарства, то оно тутъ неумѣстно. Онъ пичкался лѣкарствами больше двухъ лѣтъ… Въ немъ цѣлая аптека сидитъ, онъ привыкъ къ лѣкарствамъ… Да его порокъ сердца и не лѣчится лѣкарствами, закончилъ — докторъ и спросилъ:- Поняла?
Дня черезъ два докторъ Кладбищенский былъ у Сухумова и засталъ у него все поповское семейство, кромѣ старика: тестя, разумѣется. По комнатамъ прыгали даже ребятишки, грызя леденцы. Гости только что отпили чай и разбирались въ бѣльѣ и платьяхъ покойницы бабушки Сухумова Клеопатры Андреевны. Изъ сундуковъ и комодовъ были вытащены шерстяныя и шелковыя юбки старухи, лифы, кофточки и разложены на стульяхъ. На столѣ лежало бѣлье. Тутъ-же была я жена учителя Иванова. Была крестьянская дѣвушка портниха съ бѣльмомъ на глазу. Отецъ Рафаилъ перетряхивалъ гороховаго цвѣта шелковую юбку и смотрѣлъ материю на свѣтъ. Сухумовъ тотчасъ же бросился къ доктору и радостно сказалъ ему:
— Ну-съ, черезъ три дня, въ понедѣльникъ, вѣнчаемся. Вѣнчаемся и сейчасъ-же уѣзжаемъ на двѣ недѣли. Не больше, какъ на двѣ недѣли… Даю вамъ слово… Какия вещи нельзя будетъ приготовить въ двѣ недѣли — тѣ только закажемъ. Съ Раисы снимутъ мѣрку, сошьютъ, а потомъ пришлютъ ихъ сюда по почтѣ. Милости прошу въ понедѣльникъ въ два часа дня быть въ церкви и расписаться свидѣтелемъ.
Сухумовъ схватилъ доктора за обѣ руки, крѣпко пожалъ ихъ и поклонился ему.
— Не слушаетесь-таки? Ѣдете? — покачалъ головой докторъ. — А я приѣхалъ еще разъ попробовать уговорить васъ не уѣзжать изъ Сухумовки — ну, хоть до Пасхи.
— Нѣтъ, нѣтъ, докторъ. Невозможно это. У Раисы ничего нѣтъ, не въ чемъ выйти, не въ чемъ показаться. Перешивать наскоро что-нибудь изъ бабушкинаго добра? Но посмотрите, все это какая дрянь и ветошь.
Сухумовъ указалъ на юбки и кофточки.
Отецъ Рафаилъ, все еще державший юбку въ рукахъ, покосился на него и съ улыбкой произнесъ:
— А если вы и эту вещь считаете за дрянь, Леонидъ Платонычъ, то позвольте мнѣ взять ее на рясу.
— Съ удовольствиемъ! — воскликнулъ Сухумовъ. — Берите.
— Спасибо. Юбка эта стараго фасона, широчайшая и мнѣ изъ нея съ надставками отличная ряса выйдетъ. Даже въ парадъ буду носить.
Отецъ Рафаилъ сталъ свертывать юбку и отложилъ ее отдѣльно на кресло.
Попадья Настасья Сергѣевна тоже разсматривала какую-то широчайшую сѣрую шерстяную юбку и шепталась съ Раисой. Черезъ минуту попадья сказала Сухумову:
— Если ужъ вы все это считаете за никуда негодное, то не позволите-ли вы и эту юбку взять моему папенькѣ-старичку на рясу?
— Все, все берите, — отвѣчалъ Сухумовъ, махнувъ рукой. — Я нарочно велѣлъ вынуть всѣ эти тряпки, чтобы передать вамъ.
— Тетенька, что вы! Развѣ можно такъ выпрашивать! Нехорошо… — дернула ее за рукавъ Раиса.
— Да если говорятъ, что ненужное… А старикъ у насъ, ты сама знаешь, совсѣмъ обносился. |