Коннор указал на пирамиду саквояжей, чемоданов и сундуков.

— Это все ваше? — спросил он у Мэгги. Конечно, ему был известен ответ, но не верилось в подобную глупость с ее стороны.

— Мама и Скай упаковывали мои вещи. Я им говорила, что это слишком много, но меня никто не слушал.

У Коннора возникло впечатление, что она уже привыкла к подобному положению дел.

— У Дансера Таббса не хватит места для всех ваших вещей.

Мэгги присела на один из своих сундуков, устраиваясь поудобнее. Ее платье было сшито на заказ, по модели, похожей на мужское платье, начиная от темно-серого цвета до корсажа, который напоминал мужские жилет и пиджак.

— Оставлю часть вещей у Мэри Майкл в Денвере. Если мы встретимся с Ренни, часть вещей отдам ей. Вам не следует беспокоиться о том, как тащить мои вещи через весь Колорадо. Я вас не обременю.

— Как вам пришло это в голову? — спросил он. — Я сказал только, что Дансер не сможет разместить ваши вещи. Поезд довезет нас до Квинз-Пойнта, а оттуда поедем в фургонах и на конях. Путешествие не представляет проблемы. Проблема в хижине Дансера.

— Извините, — ответила Мэгги. — Я неверно вас поняла.

Она отвернулась от Коннора и стала наблюдать за суетой на вокзале. Платформы и билетные кассы начали наполняться пассажирами и провожающими. Скамейки уже были заняты людьми, которые больше всего любили наблюдать за прибытием и отправлением поездов, иногда заключая дружеские пари о том, какой поезд опоздает, а какой с шумом влетит на станцию вовремя. Опытные путешественники были одеты соответствующим образом, игнорируя весенние и летние моды и предпочитая темные расцветки, которые способны скрыть воздействие дыма, сажи и пепла. Женщины подгоняли детишек, пересчитывали каштановые, черные и русые головки, спешащие по перрону. Мужья держались в стороне, чтобы приглядывать за носильщиками и посматривать на редких привлекательных женщин без сопровождения. Коммивояжеры крепко, до того, что белели суставы, сжимали ручки своих чемоданов с образцами продукции, охраняя самое ценное в своей профессии. Художник, рисующий моментальные портреты, прошел мимо, держа в руках свой альбом и мольберт, в поисках заказчиков, которые могут заплатить несколько пенсов за прощальный портрет.

Коннору вокзал не нравился. Он воплощал все, что ему не нравилось в Нью-Йорке: слишком полон народу, слишком шумный, слишком торопливый. Он снова напомнил ему о том, насколько он сын своей матери, а не отца. Если бы дело обстояло иначе, ранчо в Колорадо интересовало бы его только как источник дохода, чем оно и было для Раштона.

Он бросил взгляд на Мэгги, увидел, как она рассматривает все вокруг, получая удовольствие от тех самых вещей, которые внушали ему отвращение, впитывает нервные импульсы вокзала, дыхание толпы и суету, словно они были сутью самого ее существования. Она не протянет и двух недель на ранчо, и вероятно, еще меньше у Дансера — если он вообще позволит ей там остаться. Коннор испытывал облегчение от того, что она попросила о разводе, иначе тягостная задача заговорить о нем стояла бы перед ним. Она вернула ему его ранчо, но никогда бы там не выжила.

Мэгги почувствовала на себе его взгляд и обернулась. Ее нервировало, когда он так пристально наблюдал за ней, и невозможно было понять, о чем он думает.

— Куда вы смотрите?

В тот момент он смотрел на ее шею. Под жакетом-корсажем ее платья была надета крахмальная белая блузка со складками спереди и перламутровыми пуговками и черный шелковый галстук-бабочка под воротничком. Каким-то образом ей удавалось выглядеть совершенно женственной, нося наряд, который должен был придать ей мужской облик. Он указал на бабочку:

— Это мой галстук.