|
Она беременна и впервые не избавляется от ребенка - вот и все. Смутило ее на мгновение лишь одно - что я потребовал его оставить. На это она не рассчитывала. Интересно, не для того ли, чтобы меня отблагодарить, а заодно попробовать себя в положительной роли, которую ей предстоит сыграть, Иветта предложила эту прогулку, столь противоречащую как ее, так и моим привычкам? Мы останавливались перед теми же витринами, что и толпа, потом опять двигались дальше, опять останавливались через несколько метров, и ароматы разных духов смешивались на тротуаре с запахом пыли. - Где хочешь обедать? - Может, пойдем поедим кислой капусты? Было еще слишком рано, и мы завернули в какое-то кафе около Оперы. - Устала? - Нет. А ты? Я испытывал известное утомление, но не уверен, что чисто физическое. К тому же оно никак не было связано с Иветтой. Я назвал бы свое тогдашнее состояние космической меланхолией, навеянной унылым шарканьем толпы. Мы пообедали в эльзасской пивной на улице Энгьен, где нам много раз доводилось наслаждаться кислой капустой, после чего я предложил сходить в кино, но Иветта предпочла вернуться домой. Около десяти, когда мы смотрели телевизор, мы услышали, как в замке повернулся ключ, и я впервые увидел принаряженную Жанину, выглядевшую очень элегантно в юбке цвета морской волны, белом лифе, голубом пальто и красной шляпке. Косметика была у нее теперь другая, духи - тоже. Мы продолжали смотреть телевизор. Иветта, чихнув два-три раза, настояла, чтобы мы выпили грогу, и в половине двенадцатого все в квартире спали. Это был один из самых спокойных, самых неторопливых дней за много лет. Нужно ли признаваться, что от него осталось ощущение, которое я предпочитаю не анализировать? Глава 9 Канн, воскресенье, 25 декабря. Светит солнце, люди без пальто прогуливаются по Круазетт, пальмы которой вырисовываются на фоне фиолетовой голубизны Эстереля <Невысокий горный кряж на юге Прованса.> и синевы моря, где маленькие белые лодки кажутся словно подвешенными в небе. Я настоял, чтобы моя жена вышла в город с Жеральдиной Филипс, своей подругой, с которой она не виделась много лет и встретилась в день нашего приезда в холле "Карлтона". Их знакомство началось еще до меня, и, столкнувшись, они бросились друг другу на шею. Постараюсь изложить все по порядку, хоть это и кажется мне бесполезным. Передо мной лежит календарь, но я не нуждаюсь в нем - и без него не запутаюсь в воспоминаниях. Страницы, на которых я пишу, иного формата, нежели раньше, потому что пользуюсь гостиничной бумагой. Когда я перечитал то, что написал у себя в кабинете утром в понедельник 19 декабря, мне показалось, что это происходило в другом мире или, во всяком случае, очень давно; мне надо сделать над собой усилие, чтобы поверить, что Рождество, которое я встречаю, - это тот самый праздник, за подготовкой к которому мы с Иветтой наблюдали на улицах Парижа в воскресенье. В понедельник утром я послал ей цветы, позаботившись на этот раз, чтобы они попали к ней, и когда в полдень забежал ее поцеловать, увидел, что она по-настоящему растрогана. Я никогда не дарил ей цветов - все недосуг было о них подумать, - если не считать случайных букетиков в кафе или на террасе, причем почти всегда это были фиалки. - Ты со мной обращаешься как с настоящей дамой, - восхитилась она. Посмотри, какие они красивые! Вторую половину дня провел во Дворце. |
