— Основное — узнать, почему Катя не ходит в школу, — говорила Галина Владимировна, когда они втроем шли по слякотной улице. — Ох, боюсь я, что она может отстать, она ведь слабая. Вы понимаете?

— Если она попадет в чужой класс, она совсем это… — Валерка махнул рукой, — пропадет…

— Вот именно.

— Разузнаем, — заявил Юрка. — Но мы и про сектанта спросим, и про Мистера.

— А вы тут, ребята, ничего не напутали?

— Чего тут путать? Все говорят, что мы путаем. Валерка же своими глазами видел.

— Ну хорошо, спросим… Смотрите — дым.

Над трубой Поршенниковых вился дымок. Юрка как-то злорадно гоготнул, мол, ага, попались, и первым вошел во двор. По-вчерашнему валялись поленья, рубленные крупно, без щепы, по-мужски, и по-вчерашнему были сдвинуты шторы на окне.

Юрка толкнул дверь плечом, но чрезмерно — дверь распахнулась и сильно ударилась о стенку, так что загудела висевшая рядом ванна.

— Кто это так шарашится? — раздалось из комнаты сквозь, очевидно, слабо притворенную дверь, и тотчас выглянула в сени широколицая женщина — сама Поршенникова. Выглянула, присмотрелась исподлобья и как-то не удивленно, а вроде успокоенно протянула: — А-а… Вон кто. Заходите.

В комнате было темновато и пахло, как и в сенях, не то квашеной, не то гнилой капустой.

— Здравствуйте, — сказала Галина Владимировна.

Мальчишки молчали.

— Здравствуйте, — ответила Поршенникова, подставляя стул. — Садитесь. Гостями будете. — Она, видимо, обедала — стол был уставлен едой.

Лицо этой женщины по-прежнему лоснилось и казалось смазанным маслом с примесью угля. Или она не умывалась с того дня, когда видели ее ребята на лесозаводе, или этот лоск не отмывался вообще, или отмывался да возникал снова.

— Мы пришли…

— Знаю. За Катьку узнать.

— Да. Вот это ее одноклассники: Теренин и Гайворонский. Недалеко от вас живут.

— Здравствуйте, — сказал вдруг Валерка.

— Будь здоров. Что-то мне твоя мордашка знакома. Не ты ли это вчерась прибегал к нам, а? Смотрю: идет через двор. Ну, думаю, про девчонку разведать учительница послала. А он что-то пошумел в сенях, как воришка, да и, гляжу, обратно побег, с прискоком. Не ты?

— Я! — выдохнул опешивший Валерка.

— Вишь, какая я приметливая. Чего ж ты умчался? Зашел бы, спросил, как и что, и не мучил бы учительницу, а то вот самой ей пришлось тащиться по грязи.

— А потому что у вас в сенях лежал петух! — выпалил вдруг Юрка.

— Какой петух?

— Наш.

— Какой ваш?

— Которого сектант украл.

Поршенникова некоторое время пристально смотрела на Юрку, потом проговорила:

— Рехнулся.

— Кто рехнулся — я?.. Валерка, скажи! — обратился он к другу, но тут же сам разгоряченно воскликнул: — Да, он у вас на лавке лежал с отрубленной головой!

— Что?

— Да петух наш.

— Вы отколь это свалились, а? Чего это вы плетете? Какой это петух с отрубленной головой?.