Марк спросил старика в синем выцветшем комбинезоне, грызшего пустую трубку на скамейке возле хижины, какова глубина фиорда.

— Семьсот, — сказал старик.

— Метров? — невольно задал я лишний вопрос.

Старик промолчал. Марк, нисколько этим не обескураженный, вынул блокнот и после десятка вопросов, на которые старик ответил десятью односложными словами или кивками головы, выяснил, что фиорд никогда не замерзает и что воду с его поверхности можно пить Марку amp;apos; хотелось поподробнее узнать: как же, мол, так, ведь фиорд — морской залив, откуда же в нем пресная вода? Но у старика явно не было желания продолжать беседу. Он уже истощил весь положенный ему на день запас красноречия…

Есть шуточный рассказ о трех братьях-волшебниках, живших когда-то в Норвегии. Однажды старший брат вышел из своего горного убежища на свет божий. Дул ветер, моросил дождь.

— Скверная погода, — сказал волшебник и скрылся внутрь горы.

Прошло лет сто, и из соседней горы вышел второй брат.

— Кто здесь расшумелся из-за погоды? — сердито спросил он и, не дожидаясь ответа, ушел в свои покои.

Не прошло еще каких-нибудь ста лет, как третий брат решил вмешаться в разговор. Он вышел из своего горного чертога красный от гнева и, еле сдерживаясь, сказал достаточно громко, чтобы его услышали братья.

— Если вы не прекратите несносную болтовню, я перейду в соседнюю гору!

Будь старик с изгрызенной трубкой итальянцем, он, оживленно жестикулируя, рассказал бы нам, что в фиорд падает с гор много потоков, вливается уйма речек. Пресная вода легче морской, и она растекается поверху не толстым слоем. Он добавил бы, что, конечно, ветер, подняв волну, легко мог смешать ее с морской. «Но, синьоры, вы сами видите, что в узких фиордах, защищенных высочайшими каменными стенами, сильные ветры — редкость, большая редкость…»

Да, примерно так ответил бы нам итальянец. Однако наш собеседник был норвежцем, и он лишь молча показал рукой на водопад.

Мы вернулись на пристань как раз к приходу парома. Он мало отличался от обыкновенного парохода, только на нижней палубе было много свободного места для автомашин. Назывался паром так же, как и фиорд, который предстояло увидеть его пассажирам, — «Гей-рангер».

Едва мы отчалили, как над паромом закружились чайки. Я заранее запасся хлебом и теперь намеревался вступить с птицами в самые дружеские отношения.

Чайки подлетали всё ближе. Они кричали громко и требовательно. На птичьем языке это, наверное, означало: «Бросай кусок! Да бросай же, мы поймаем на лету! Бросай, говорят тебе!»

Но я не сдавался. Кусочек хлеба лежал у меня на ладони. Марк терпеливо ждал, нацелив фотоаппарат.

Наконец самая смелая чайка, кося бусинки глаз, как бы нырнула ко мне в воздухе. Трепеща крыльями, она на секунду повисла возле моей руки, схватила кусочек и стремительно скользнула прочь. Другие чайки закружились вокруг меня так близко, что я ощущал ветер от их крыльев. Возбужденно гомоня, они требовали свою долю.

— Еще раз! — настаивал Марк, обращаясь не то ко мне, не то к чайкам. — Еще раз, я прибавлю выдержку!

Как жаль, что хлеб быстро кончился! Я шарил в карманах — ни крошки, лишь несколько ирисок «Золотой ключик». Что ж, попробуем! Только как предлагать птицам новое угощение — в обертке или без нее?

Оказывается, лучше без бумажки. Смелая чайка схватила конфетку, но тут же выронила ее. Однако другая поймала лакомство на лету, не дав ему упасть в море.

Пока не кончился «Золотой ключик», чайки дружили с нами. Потом, обругав нас на птичьем языке за недостаточную запасливость, улетели прочь.

… Дул холодный влажный ветер.