Скажут — трюк, под знаком атомной бомбы и политической растерянности и безысходности. Но я полагаю, что это уловки и отговорки. Почему атомные бомбы и политические беды должны влиять только лишь на мужчин и не влиять на женщин? Однако это так.

Женщины, и как раз молодые женщины, как мне видится, почти как и всегда, полны совершенно нормального любопытства к жизни и жизнерадостности — возможно даже повышенной жизнерадостности, немного более возбуждённой, чем прежде. Таких массовых воплей раскованной женственности, как на концертах Beatles и подобных им музыкальных групп, раньше не было. Раньше вопили и бушевали — по другим поводам, но что считается поводом? — гораздо более как раз молодые люди, которые сегодня стали столь учтиво–тихими — и одновременно столь подавленными, в дурном настроении и тихо злобными.

Не то, чтобы у женщин не было своих забот и жалоб; вот например то, что «больше нет настоящих мужчин» — это сегодня можно услышать от любой женщины. Сюда также принадлежит и то, что инициатива в любви сегодня почти уже официально переменилась, что как правило женщины переняли роль охотников и поклонников, и именно снова в особенности у молодого поколения. Причина без сомнения состоит в мужчинах; почти все женщины предпочли бы, чтобы всё оставалось по–прежнему.

Американский критик и социолог Лесли Фидлер однажды написал, что мы теперь являемся, не понимая ещё этого правильно, свидетелями великого процесса мутации, «радикальной метаморфозы» западного мужчины, который намеревается превратиться в своего рода вечного юношу или мужеподобную женщину. Мужчина освобождается от своих традиционных функций: автоматизация сделала его как работника излишним, современная война «нажатия кнопок» делает его как воина не только излишним, но даже социально опасным. Противозачаточные таблетки освобождают его от отцовской ответственности и лишают его отцовского достоинства; весь идеал мужчины буржуазно–протестантского гуманизма с его кодексом здравомыслия, работы, исполнения долга, профессиональных достижений, зрелости, успеха потеряли свою действенность, они больше неприменимы к сегодняшним отношениям.

Как на это реагировал мужчина? Либо тем, что он стремился продлить возраст полового созревания вплоть до могилы, либо тем, что он пытался играть женщину: «Очень мало кто из нас до сих пор понял, что причёски под «Beatles", высокие техасские каблуки, брюки–дудочка с их выступающими ягодицами — всё это части одного и того же комплекса: великой деградации мужественности. То, что прежде выдумали гомосексуалы, теперь переняли собственно гетеросексуальные мужчины в качестве стратегии, посредством которой они хотят поставить на новую основу не только свои отношения к женщине, но также и отношения к самим себе в своих качествах как мужчины…»

Что ж, это называется изрядно бахвалиться, и настолько уж диким это собственно возможно всё же и не было в момент кульминации волны «Beatles», по крайней мере у нас здесь. Разумеется, следует помнить о том, что у Фидлера перед глазами американский образчик и что Америка, точно как и в случае сексуальной волны, всегда идет далеко впереди на том пути, где Германия как раз делает первые шаги. Но даже если Фидлер утрировал и как истинный американец хочет из веяния моды сделать мировой переворот, то пожалуй всё же есть зернышко правды в том, что он пишет.

Немецкий католический врач, Иоахим Бодамер, исходя из совершенно другой точки зрения, сделал совершенно подобные констатации и выразил совершенно аналогичные опасения. Правда, в отличие от Фидлера, он видит корень всего зла в технике, которая лишила мужчин души, мужественности: «Его преимущественно технические умения явно гипертрофированы за счёт качеств, которые прежде были непременными для определения и проявления мужественного».