На дальнем конце стены кто-то пел под мандолину: «Где цветы, что собирали мы утром?» Заунывная баллада, которую последний раз он слышал в Англии. Затем до него донеслись звуки легких шагов и шуршание женского платья. Цапля взмахнула серебряными крыльями и улетела в ночь, а шаги замерли совсем рядом с ним. Алекс затушил сигару о камень, бросил ее вниз и поднялся.

Лицо Винтер казалось лишенным каких бы то ни было красок в белом лунном свете. Она прерывисто дышала, так, словно только что бежала. Облегающая жемчужно-серая амазонка, которую она надела сегодня вместо платья с кринолином, подчеркивала красоту ее фигуры и делала ее выше. Она не могла сдержать детскую дрожь в губах или спрятать боль в глазах, и Алекс, глядя в ее освещенное полной луной лицо, сам при этом оставаясь в тени, чувствовал странную тяжесть в сердце и раздражение.

— Вы знали, что случилось с Конвеем, не так ли? — сказала она быстро и почти прерывистым голосом, стараясь казаться спокойной. — Вы все время об этом знали. Вы могли мне об этом сказать, даже если он не хотел, чтобы я об этом знала. Я имею право знать! И все эти недели я думала… я думала…

Ее голос прерывался, и Алекс сказал отрывисто:

— Однажды я пытался сказать вам это, но вы не захотели слушать.

— Вы никогда не говорили мне об этом! В тот день, когда вы сообщили мне, что он приехать не сможет, я спрашивала вас, не случилось ли с ним что-нибудь, и вы ответили, что нет. Я спросила вас сегодня…

— Прошу прощения, — сказал Алекс, почувствовав некоторое и жалость к ней. Ему не пришло в голову поинтересоваться, откуда ей стало обо всем известно. Достаточно было того, что теперь она узнала правду, но не от него. И все же тот факт, что она доверяла ему, и хотела услышать правду именно от него, больно ранил его.

— Вы знали причину, почему он не приехал встретить меня в Калькутту. Вы также получили от него письмо. Он должен был рассказать вам об этом.

Алекс внезапно нахмурился.

— О чем вы?

— О, я понимаю, он не хотел, чтобы я знала. Мистер Кэррол рассказал мне. Он думал, что причинит мне этим страдания, и… и он хотел пощадить мои чувства. И я знаю, он не хотел, чтобы я увидела его таким… — ее голос замер, она внезапно задохнулась от возмущения, ее глаза расширились. — Почему… Как он мог подумать, что я отвернусь от него, больного, только из-за его изменившейся внешности! Он должен был знать, что этого никогда не случится! Но он так плохо знает. А вы все знали! Вы-то должны были понять, что я вовсе не такая. Вы должны были сказать мне…

Алекс резко оборвал ее на полуслове:

— Мы, кажется, друг друга не понимаем. Кажется, я понял, что не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите. Что сказал вам мистер Кэррол?

— Он сказал мне правду. Что Конвей все это время был болен.

— Болен?

Подбородок Винтер судорожно задрожал.

— Надеюсь, вы не собираетесь отрицать, что знали об этом?

— Я непременно должен это сделать, — решительно проговорил Алекс, — хотя, думаю, его состояние можно назвать и так. Может быть, вы будете настолько любезны, и расскажете, что в точности сообщил вам мистер Кэррол?

Винтер повторила рассказ. Ее голос подрагивал от возмущения и упрека.

— Я… Я полагаю, что вы хотели, как лучше, — закончила она, — но вы должны были знать, что я предпочитаю знать правду. Я не думала, что вы такой…

Она не договорила и закусила губу, а Алекс сказал отрывисто:

— Вы правы. Я должен был сказать вам правду. Хотите ли вы услышать ее теперь?

— Теперь я ее уже знаю.

— Нет, не знаете. Нет… — он резко протянул руку и схватил ее за запястье, когда она хотела уйти.