Обитатели дворца часто забывали, что в ее венах течет иная кровь, чем у них. Винтер говорила, думала и мечтала на местном языке, как в детстве. Она занималась хозяйством. Мумтаз посвятила ее в тайны консервирования фруктов и специй, приготовления жасминового масла, мыла из перетертой в порошок травы и сурьмы — черной руды сурьмы, используемой для подкрашивания глаз. В Гулаб-Махале дни проходили беззаботно. Амира и ее сын играли с детьми постарше на крыше и рассказывали разные истории, а их матери болтали и весело смеялись. Два раза в день, утром и вечером, Винтер поднималась на крышу, где раньше жил Алекс, и смотрела поверх деревьев в сторону Лакноу.

— Он не погиб, — сказала она Амире. — Если бы он умер, я почувствовала бы это своим сердцем.

Но выдавались дни, когда Винтер не чувствовала такой уверенности, когда ужас внезапно охватывал ее, и она думала об Алексе, лежащем мертвым или умирающим в Лунджоре — измученном, раненом или больном. И когда эти черные дни проходили, Винтер бежала к себе в комнату, и эта комната, как всегда, являлась талисманом, обладала очарованием, убеждавшим ее, что все будет хорошо. Она только трогала рукой потертые линии лепных фигурок, ощупывала алебастровые перышки и чувствовала, как возвращается к ней покой, словно стены действительно обладали волшебным действием. Алекс должен вернуться.

А потом в январе она, наконец, услышала о нем. Старик Дасим Али, у которого всюду были друзья, окольным путем услышал, что сахиб добрался до Лунджора и восстановил там порядок. У него были телохранители, выделенные Сирдаром, имевшим причины быть ему благодарным, и с такой поддержкой он взял Лунджор под контроль, успокоил недовольных, восстановил суды с местными магистратами, судьями и полицией, так что жизнь постепенно становилась снова нормальной. В слухах не указывалось имя, но Винтер оно не требовалось. Она знала, это мог быть только Алекс. Он поступил правильно, что ушел.

В течение января мятежники атаковали Алам Зах, но в середине месяца Маулви получил ранение и отступил. Тщетность попыток взять Алам Зах, обрушившиеся на них неудачи разочаровали их. В рядах повстанцев начались разлады. Многие разошлись по своим городкам и селам. Но многие остались и продолжали атаковать, сражаясь упорно и яростно. В конце февраля был предпринят последний штурм гарнизона. Король Оуда Бегам лично руководил войсками. Первый министр и множество знатных лиц Оуда тоже отправились в атаку на слонах.

Ранним утром Винтер услышала стрельбу. Стены «Дворца роз» задрожали. Испуганные вороны и голуби с криками закружились над крышами города. Но грохот пушек значил для Винтер не больше, чем карканье ворон, поскольку ее страдания начались до рассвета, и канонада являлась лишь тусклым фоном по сравнению с родовыми муками.

Это были нелегкие роды. Иногда Амира, Мутаз Бегам, Хамида и другие женщины, входившие и выходившие из комнаты, тревожно переглядывались друг с другом. Но Винтер вспоминала долгий, жаркий, мучительный день в Хайрен Минар и голос Алекса, говорящий с Лотти — объясняющий, подбадривающий, успокаивающий. И то, что он говорил тогда Лотти, он будто говорил сейчас Винтер: ничего не бояться. И она не боялась.

Сквозь накатывающие волны боли Винтер смогла увидеть окрашенное лучами заходящего солнца небо, которое на самом деле было стенами ее комнаты. Красивые, очаровательные деревья, цветы, покачивающиеся от легкого ветерка на фоне этого неба, птицы и звери были свидетелями ее собственного рождения и ее первыми игрушками.

Солнце село, и взошла луна. Амира стояла с лампой. Тени ее, Хамиды и других женщин шевелились на стенах. Потолок терялся в розовом тумане. Все было, как в ту ночь, когда Алекс спустился с крыши, и как в тот вечер, когда он ушел.