VII

Легенда старого парка

В качестве учителя сына Зинаиды Павловны и прибыл Гиршфельд, дня через три после происшедшего, на станцию Ломовис, где мы оставили его сидящим на станционной скамейке.

— Лошади готовы-с, ваше сиятельство! — крикнул над ухом задумавшегося Николая Леопольдовича станционный сторож.

Титул сиятельства приятно защекотал его слух.

Он быстро заменил приготовленную для сторожа мелочь рублевой бумажкой. Это не ускользнуло от внимания последнего.

— Саквояж позвольте, ваше сиятельство.

Гиршфельд важно подал ему саквояж и последовал за ним в подъезд станции.

У этого подъезда стояла прекрасная дорожная коляска английской работы, запряженная тройкой подобранных в цвет и в масть рыжих лошадей.

Молодцеватый молодой кучер, одетый в нарядный ямщицкий костюм, в ухарски заломленной поярковой шляпе с павлиньими перьями, боком, по-ямщицки, сидел на козлах.

При появлении на крыльце Николая Леопольдовича, он почтительно снял шляпу.

— С приездом-с.

— Благодарствуй.

Подсаженный сторожем, довольным рублевкой, Гиршфельд важно развалился в коляске.

Кучер лихо ударил по лошадям.

Коляска понеслась.

Усадьба князей Шестовых лежала в одной из лучших местностей Т-ской губернии. Не говоря уже о том, что в хозяйственном отношении именье это было золотое дно — черноземная почва славилась своим плодородием, а «шестовская» пшеница всегда дорого стоила на рынке, — самое местоположение усадьбы было до нельзя живописно.

Господский каменный дом, окруженный громадными террасами, стоял на горе. Отлогий спуск последнего, достигавший до самой реки, протекавшей внизу, был занят частью английским парком, а частью фруктовым садом, по соседству с которым находились богатые оранжереи, вверенные попечению искусного садовника, и бахчи, где произрастали арбузы, достигавшие в Шестове колоссальной величины.

Одна из оранжерей имела вид крытой галереи, спускавшейся от дома вниз к самой реке и оканчивавшейся роскошной купальней.

Рядом с английским парком было несколько десятин огороженного, чищенного леса, испещренного причудливыми дорожками и носившего название «старого парка».

В одной из задних аллей этого парка, посредине дорожки, почти у самой реки стоял огромный столетний дуб, ствол которого был огорожен железной, заржавевшей от времени решеткой.

Решетка была четырехугольной формы и на четырех углах ее было водружено по большому медному кресту.

Против самого дуба стояла поросшая мохом каменная скамейка, носившая название «скамейки старого князя».

На этом дубе по преданию, удавился один из отдаленных предков князей Шестовых и в княжеском семействе сохранилась легенда, что перед каждым несчастием, грозящим княжескому роду, старого князя видят в полночь, сидящим на скамейке.

Место это, окруженное такой страшною тайною прошлого, было, конечно, совсем непосещаемо.

Некоторые смельчаки из дворни «на спор» ходили туда после полуночи, но всегда возвращались с искаженными от страха лицами и рассказывали, что слышали предсмертные стоны старого князя, сопровождаемые адским хохотом сидящих на ветвях дуба русалок.

По приметам стариков, никто из ходивших туда не доживал до нового года.

Легенда шла далее и объясняла причину княжеской смерти.

Удавился он не сам, а был повешен дьяволом на дубе, стоявшем у того места реки, где князь утопил несколько десятков своих крепостных любовниц, ставших русалками.

В реке, в этом месте, на самом деле был омут.

Место это так было проклято Богом и отдано Им во власть «нечисти», что против нее были даже бессильны водруженные одним из потомков старого князя кресты.

Так повествовали старожилы.