Амударья, широкая и черная, испугала Машу. От черноты несло холодом, сырым ледяным холодом, а посередине реки вскипали белые водовороты.

— Холодно, не проплыву. У меня судороги бывают.

— Я плыву. Ты на мне. На спину мне ляжешь.

— А ребенка здесь брошу?

— И ребенок на мне. Раздевайся, вещи в мешок сложи, чтобы сухие были.

Они скатали Машино платье и вещи мальчика, обернули целлофановой пленкой, запаковали в рюкзак, рядом с консервами. Ахмад завязал петлю на мешке и просунул в петлю голову и плечо, затянул веревку вокруг своего тела, так что мешок оказался приторочен к спине. Рюкзак он надел на то же плечо, просунув руку сразу в обе лямки.

— А если потонем?

Они стояли голые на берегу, под фермами моста.

Ахмад пригнулся и подставил Маше спину.

— Ложись мне на спину. Осторожней, не урони мешки.

Маша легла на плечи Ахмада, обхватила его шею руками, и Ахмад медленно выпрямился. Он постоял, приноравливаясь к ноше, распределяя тяжесть, потом чуть передвинул Машу, чтобы мешки не соскользнули.

— Возьми мешки. А то плыть не смогу.

— А держать меня ты будешь?

— В реке не могу держать.

Ахмад опять присел, не меняя положения спины, чтобы не уронить Машу и мешки, и подхватил мальчика.

— Не бойся.

Он медленно выпрямлялся, было тяжело. В воде станет легче, подумал он.

Татарчонок не кричал, затаил дыхание, зажмурился, прижался к Ахмаду, босыми ножками обхватил его.

— Не бойся, — повторил ему Ахмад, и еще раз сказал, уже Маше:

— Успокой сына, Мария.

— Он храбрый, он не боится.

— Держишься?

— Да.

— Пошли.

Ахмад пошел вниз, наступая осторожно, чтобы не поскользнуться на мокрой глине.

— Держишься?

Так они вошли в Амударью, и холодная вода сразу дошла Ахмаду до груди. Он поднял мальчика, чтобы вода не попала тому в лицо.

— Дай мне. — Мария перехватила мальчика, и Ахмад освободил руки.

— Ты можешь плыть?

Ахмад поплыл.

19

Профессор Голубков, как описал его Борис Кузин, имел ясное видение мира и перспектив развития России. Так, Голубков полагал, что будущее мира — в создании цивилизованной империи, управляющей народами в целях их воспитания и просвещения. Россия уже сделала шаг в направлении цивилизации и вскоре сможет войти в общую империю не как колония, не как агрессор, но как равноправный партнер.

Рецепты, которые предлагал профессор, были просты. Прежде всего, России следует стать полноценной европейской страной, влиться в семью христианских государств, а для этого следует изжить в себе азиатчину. Сделать это непросто, поскольку три четверти территории России составляет именно ее азиатская часть. Неудобство состоит также и в том, что европейская часть России (то есть ее наука, искусство, правовые институты, которые ориентированы на европейские образцы) живет за счет ее азиатской части (то есть за счет природных ресурсов, которые добывают по ту сторону Урала). Если бы все было наоборот, если бы отсталая в культурно-правовом отношении часть страны жила за счет просвещенной ее части, то логично было бы попросту от азиатской части отказаться. Голубков, подобно Чаадаеву, мечтал видеть свою отчизну организованной наподобие швейцарских кантонов, но азиатская часть в кантоны упорно не превращалась. Более того, пожелай эта азиатская часть обрести свободу — и дела у европейской части страны станут значительно хуже. Поверхностный наблюдатель может решить, что европеизация России возможна лишь при использовании азиатского способа производства в ее азиатской части.