Янгер старательно обследовал дюйм за дюймом, но готов был в итоге с отчаянием признать, что денег в доме действительно нет. Они не были зарыты в подвале; их не было ни за деревянной обшивкой, ни за кирпичной кладкой, ни под внахлест набросанными досками на чердаке, которые прикрывали собой форменный слоеный пирог из опилок и шлака, для тепла насыпанных на потолок дома... Денег не было ни в матрацах, ни под ящиками комода, ни под днищем старинного платяного шкафа — денег не было нигде...

Квартира в Омахе исключалась, на неделе Янгер ее обследовал, денег там не было. Не было никакой шкатулки, в которой лежала бы, например, пластмассовая бирка от вокзальной камеры хранения или причудливый ключ от банковского депозитного сейфа. Не было нигде скупо набросанного, схематичного, понятного только самому рисовальщику — плана земельного участка, где зарыты деньги в какой-нибудь большой, герметично закрытой посудине...

Однако у старого Джо Шира не было автомобиля, следовательно, круг поисков не особенно, не чрезмерно велик — он должен соответствовать тому, достаточно узкому, домоседскому кругу стариковского существования, в котором и обитал Джо Шир.

Деньги Янгер, конечно же, отыщет. Этому эгоисту, этому вертопраху, висящему там, в ванной, рано торжествовать. Пусть он отдал концы, но денежки-то его живы...

Но решать с ним надо. Здесь никак не годится версия самоубийства, потому что, во-первых, если все же посмотреть правде и глаза, на теле старика полно синяков, кровоподтеков и просто разнообразных ран (Янгер плохо соображал, по делает, когда у него закипала душа), были и следы от натерших стариковскую кожу веревок, — Янгер всю неделю занимался со старым олухом, пытаясь выбить из него правду...

Во-вторых, Янгер слишком афишировал свой интерес к одиноко живущему Шардину. Он поручал своим полицейским слежку за Джо; в участке был оставлен здешний телефон, — мало ли что, — позвонят из штата, а подчиненные туг же поставят в известность начальника, свяжутся с ним... И если сейчас будет официально зафиксировано самоубийство, — то веселое времечко Янгера ждет... При осмотре тела и вскрытии как раз и всплывут первым делом стариковы синяки да кровоподтеки...

Следовало как-то избегнуть правдивого медицинского заключения. Но как? Янгер, куря сигару за сигарой, мерно шагая по гостиной, вспомнил вдруг мягкотелого и податливого доктора Рейборна.

И требовалась-то от него самая малость: указать в свидетельстве хотя бы смертельный исход от разрыва сердца, но только не самоубийство, это исключено... Естественно, доктор, не говоря ни слова, должен выполнить просьбу Янгера, а то у капитана не заржавеет и намекнуть о компромате, собранном на местного эскулапа...

Рейборн, против ожидания Янгера, долго отнекивался, пришлось, в самом деле, напомнить ему про доктора Уоша, погоревшего на подпольных абортах в распутной Омахе... Рейборн стал тише воды и ниже травы.

Гораздо меньше хлопот было с Глиффом. Тот впрямую зависел от милости или немилости шефа полиции, поскольку имел статьи дохода весьма и весьма деликатного свойства; а когда капитан объяснил, что нет никакого криминала, просто, мол, прячутся в воду, то бишь в бурую сагаморскую почву, концы позорящего старика самоубийства; да еще, мол, безумец, наложивший на себя руки, оклеветал в прощальном письме ни в чем не повинных людей, — Янгер и Глифф достигли полного взаимопонимания.

Все устраивалось, как подобает, ни Глифф, ни Рейборн понятия не имели о тайных капиталах покойного; теперь оставалось лишь найти эти самые капиталы.

И вот, когда после всех нервотрепок и хлопот Янгер возвращается к домику Джо Шира, чтобы всласть предаться одиноким, никем не нарушаемым поискам, что же он видит? А видит он незнакомца, который говорит с Риксом, долговязым малым, живущим по соседству. Янгер благоразумно не стал останавливать свой черный “форд”, через квартал развернулся, и сопроводил незнакомца до отеля “Сагамор”.