Борис Житков. В зоологическом саду
У слона У слона в зоологическом свой особый дом, он один в своем помещении. Нет, впрочем, не один, а со сторожем. Да и не сторож он ему, а товарищ. Слон без него часу провести не может: чуть ему скучно или надо что-нибудь, слон сейчас же звонит. Только не в звонок. Слон расшатал одну стойку в клетке (а стойки здоровые, в руку толщиной, железные!). Стойка эта хлябает и бренчит. Вот слон возьмется хоботом за эту стойку и трясет, бренчит стойкой — это он своего товарища зовет: пить ему дай, сена принеси или убери за ним. А то просто скучно стало — так поговори с ним. Сторож так к нему привык, что ему кажется, будто слон хорошо по-русски понимает.
— Вот мы говорим, а она (это слониха) слушает: знает, что про нее.
А слониха достала где-то хворостинку и сует в хоботе — возьми. Сторож не берет, спиной поворачивается.
— Смотрите, — говорю, — как тянется, возьмите.
— Ладно, — говорит сторож, — знаю, хитрость одна. А взять хворостинку, так потом за это дать надо что-нибудь. Картошки, например.
Но слониха так настойчиво совала хворостинку, что пришлось взять.
Достал сторож картошки — слониха уж хобот вверх закинула и рот раскрыла. Накидал ей туда сторож картошки, как дров в печку. Жевнул слон раз — и готово, это ему на один зуб. Потом ухватил клок сена и снова тычет через решетку.
Сторож сказал строго:
— Брось!
И верно — поняла слониха, бросила сено на пол. А через минуту новый клок тянет.
А сторож говорит:
— Ишь сено раскидывает.
Да как крикнет:
— Ешь!
Смотрю, она сена не бросила, а загнула хобот и положила в рот. Понимает, значит, когда «брось», когда «ешь», и слушается.
— А вы не ссоритесь? — спрашиваю.
— Да нет, не приходилось. А только вот пакость она вам сделает, если вы с ней плохо. Нагадит, например, и звонит мне ночью, чтоб встал да прибрал сейчас же. Ну вот, попробуй не встать — так она все это растопчет, разотрет ногами, это назло, чтоб ты потом утром возился.
— Может, — говорю я, — случайно: ходит и наступает.
— Нет, — говорит сторож, — я уже знаю: это нарочно, назло мне. А то озорует иной раз. Вон видите — на веранду двери. Так вот они на зиму заколачиваются и завинчиваются. Вон гайки торчат. Так эти гайки слесарь приходил ключом завинчивал, туго-натуго. Вот ночью звонит слон во всю мочь. Встаю, а он мне в хоботе гайки протягивает. Отвинтил — пожалуйте!
А слон, пока мы говорили, уже уцепил сторожа хоботом за шею, обнял за плечи. Сторож, здоровый мужчина, еле на ногах устоял, так к слону и покатился. А слон повернул его от себя и в спину хоботом толкает — это у него представление такое, это он нам показать хотел.
Потом сторож принес ему ведро гретой воды. Слон втянул всю воду сразу в хобот и потом вылил себе в рот — как один глоток. Что ему ведро, коли он сам двести пудов весит?
Напился воды и пошел сено жрать. Три пуда в день съедает, ночью будит, чтоб ему и ночью давали. Но уж на какое сено наступит — то уж в рот брать не хочет. Ну да сторож надувает своего товарища: мешает потоптанное сено со свежим и утром с голодухи жрет слон, не разбирая.
Красавица Это бегемот. Только не он, а она — бегемотиха. Зовут ее Красавица. Ну, это уж сами судите. Ее привезли издалека, из Африки. |
