Десантники перепили моряков со счетом «два – один». Джонни в первый раз видел парней, которые через пару дней могли погибнуть, и поэтому его разбирало какое-то мрачное любопытство; Клайду это было не впервой, и поэтому он не чувствовал ничего, кроме жуткой тоски.

Дуэт на эстраде отыграл «Шоссе 66» и начал «Я каждый день играю блюз» . В прошлом году, лабая с военно-морским оркестром в Норфолке, Антуан Зиппо умудрился повредить себе одну яремную вену, а сейчас рисковал угробить обе и поэтому решил сделать перерыв, вытряхнул слюну из трубы и потянулся за пивом, стоявшим на пианино. Он основательно взопрел, как и подобает джазовой рабочей лошадке – трубачу, готовому расшибиться в лепешку. Квасцы тем не менее произвели вполне предсказуемый эффект.

– Ик, – рыгнул Антуан Зиппо и с громким стуком поставил стакан на пианино. Обвел зал воинственным взглядом. Квасцы обожгли ему губу. – Оборотень Сэм, – взревел Антуан, с трудом выговаривая слова, – только этот поганец может достать квасцы.

– Вон идет Папаша, – сказал Клайд и схватил свою бескозырку.

Антуан Зиппо, как пума, прыгнул с эстрады прямо на столик, за которым сидел Сэм Моннаро. Дэвид повернулся к Морису:

– Лучше бы янки приберегли силы для Насера .

– Хотя, – заметил Морис, – хорошая разминка не помешает.

– Совершенно верно, – проверещал Дэвид чистоплюйским голоском. – Как насчет подраться, старик?

– Эй, ухнем.

Десантники ринулись в кучу-малу, уже образовавшуюся вокруг Сэма.

Клайд и Джонни направились к двери, остальные возжелали принять участие в драке. Когда минут через пять они выбрались на улицу, из бара доносился звон стекла и грохот стульев. Папаши Хода нигде не было видно.

Клайд приуныл.

– Полагаю, нам надо двигать в «Метро».

И они медленно поплелись туда, отнюдь не в восторге от предстоящих ночных трудов. Папаша был безжалостен к собутыльникам. Он громогласно требовал от них сочувствия и поддержки, и, разумеется, они всегда старались его поддержать, хотя им самим становилось от этого хуже.

Проходя по переулку, они увидели на стене нарисованного мелом Килроя . Вот такого:

А по бокам две надписи, выражающие самые распространенные чувства британцев в кризисные времена: ДАЕШЬ БЕНЗИН и ДОЛОЙ ПРИЗЫВ.

– Бензина и впрямь не хватает, – сказал Джонни Контанго. – Египтяне взрывают нефтеперерабатывающие заводы на всем Ближнем Востоке. – Насер, похоже, выступил по радио с призывом к экономическому джихаду.

В тот вечер Килрой, возможно, был единственным объективным наблюдателем в Валлетте. Согласно распространенной легенде, он появился на свет на заборе или на стене туалета в Соединенных Штатах незадолго до войны. Впоследствии он встречался повсюду, где проходила американская армия: на фермах во Франции, в дотах в Северной Африке, на переборках боевых кораблей в Тихом океане. Килрой почему-то приобрел репутацию шлемиля и раздолбая. Дурацкий свешивающийся через забор нос был хорошей мишенью для разного рода разящих предметов – кулака, шрапнели, мачете. Вряд ли он намекал на сомнительную мужскую силу, балансирование на грани кастрации, хотя такого рода ассоциации неизбежно возникают в рамках туалетно-ориентированной (читай – фрейдистской) психологии.

Однако это впечатление было обманчивым. К 1940 году Килрой уже достиг зрелого возраста и облысел. Поскольку его истинное происхождение было забыто, он сумел обосноваться в человеческом мире, продолжая хранить шлемильское молчание о том, каким кудрявоголовым юнцом он был в прошлом. Это была умелая маскировка, своего рода метафора, ибо на самом деле Килрой возник в виде схемы полосового фильтра, вот такой:

И значит, был неодушевленным предметом.