Ежась от холода и зевая, они приплыли в Валлетту дождливым утром. И сразу отправились к Мейстралю, ни о чем не вспоминая, не предвкушая особой радости, безразличные и скучные, как мелкий дождь. Мейстраль спокойно приветствовал их. Было решено, что Паола останется у него. Стенсил с Профейном планировали остановиться в отеле «Финикия», но при цене номера 2 фунта 8 шиллингов в сутки урон, нанесенный шустрым Робином Птипуэном, был слишком ощутим. И они остановили свой выбор на меблированных комнатах в районе Гавани.

– И что дальше? – спросил Профейн, швырнув свой матросский вещмешок в угол.

Стенсил надолго задумался.

– Мне, конечно, нравится жить за твой счет, – вновь заговорил Профейн. – Но вы с Паолой обманом заманили меня сюда.

– Сначала разберемся с делами, – сказал Стенсил. Дождь перестал, Стенсил заметно нервничал. – Надо поговорить с Мейстралем. С Мейстралем.

Разговор с Мейстралем состоялся только на следующий день, после затянувшегося на все утро поединка с бутылкой виски, в котором победа осталась за Стенсилом. До комнаты в полуразрушенном доме он шел в сияющем блеске пасмурного дня. Свет струился по его плечам мелкими капельками. Колени у Стенсила дрожали.

Однако говорить с Мейстралем оказалось совсем несложно.

– Стенсил видел вашу исповедь, предназначенную для Паолы.

– Тогда вы знаете, – сказал Мейстраль, – что своим появлением на свет эта исповедь обязана некоему Стенсилу.

Стенсил опустил голову.

– Возможно, он его отец.

– В таком случае, мы с вами братья.

У Мейстраля обнаружилось вино, которое пришлось весьма кстати. Повествование Стенсила затянулось далеко за полночь, и при этом он то и дело едва не срывался на крик, как будто наконец получил возможность оправдать всю свою жизнь. Мейстраль хранил вежливое молчание и терпеливо ждал продолжения всякий раз, когда в рассказе Стенсила возникала заминка.

В ту ночь Стенсил изложил всю историю V. и еще больше укрепился в своем давнем подозрении, что она сводится лишь к постоянно возникающему инициалу да нескольким неодушевленным предметам. Только однажды, когда он пересказывал историю Мондаугена, Мейстраль прервал его:

– А, тот самый стеклянный глаз.

– Вы… – Стенсил вытер пот со лба. – Вы слушаете как священник.

– Занятно, – улыбнулся Мейстраль. И когда Стенсил закончил, сказал:

– Вы читали мою апологию. Кто же из нас священник? Мы исповедались друг другу.

– Только не Стенсил, – уперся Стенсил, – Это се исповедь.

Мейстраль пожал плечами:

– Зачем вы приехали? Она же мертва.

– Он должен это выяснить.

– Мне так и не удалось найти тот погреб. Даже если бы я его нашел, толку было бы не много – там, наверное, все давно перестроили. Необходимое вам свидетельство лежит глубоко под землей.

– Да, слишком глубоко, – прошептал Стенсил. – Стенсил уже давно во всем этом увяз.

– Л я заблудился.

– Может, вам это привиделось?

– Вполне возможно. Всегда сначала заглядываешь внутрь себя, верно? Чтобы понять, чего не хватает, какой пробел можно заполнить с помощью «видения». В тот момент моя душа представляла из себя один сплошной пробел и у меня был слишком большой выбор.

– Вы только что вернулись из…

– Да, я думал о Елене. Латинянам свойственно все облекать в сексуальные покровы. Смерть становится прелюбодеем или соперником, возникает потребность увидеть хотя бы одного поверженного соперника… Но я к тому времени слишком пропитался чужой культурой.