В это время не менее ее самой взволнованная Клео рассказывала матери о припадке Христины и о ее зловещих предсказаниях.

X

Весна прошла. Наступило лето. Не много радостей принесло оно в унылую теперь квартиру Орловых. Казалось, вместе с чехлами, надетыми на летнее время на все эти причудливые диванчики, пуфы, козетки и були, непроницаемая пелена тоски окутала этот недавно еще такой интимно-веселый и уютно-радостный уголок, где прежде царила остро-приподнятая атмосфера влюбленности, где звенел тихий любовный смех Анны Орловой и раздражающе-задорный голос ее живой хорошенькой дочки.

С виду все оставалось по-прежнему. Почти ежедневно, как и прежде, приезжал Арнольд и проводил положенные часы в декадентской гостиной или в будуаре своей возлюбленной, но прежде к ним присоединялась, бывало, Клео и вносила с собой атмосферу той заманчивой остроты, которая постоянно приятно щекотала нервы пресыщенного Арнольда. Теперь же, со времени того злополучного вечера живых картин в особняке Фани Кронниковой, Клео только мельком встречалась с ним.

Она, по-видимому, теперь не обращала никакого внимания на возлюбленного своей матери. Похудевшая, с синяками под глазами, с таящим в себе что-то лицом, она казалась Арнольду какой-то особенной, новой и, как никогда еще, обаятельной.

— Она влюблена в Тишинского. Она действительно влюблена в него… — томился в душе своей Максим Сергеевич.

Сам же он со времени вечера картин, когда увидел Клео в роли вакханки, впервые почувствовал настоящее влечение к девушке. Ее юная красота обожгла его.

Если до сих пор он только тешил свои нервы, свою чувственность игрою в страсть с Клео-ребенком слишком продолжительными и рассчитанно-чувственными поцелуями и медленным осторожным развращением этой девушки, безо всякого участия какого бы то ни было чувства, кроме дешевой, пошленькой похоти со своей стороны, то теперь эта похоть перешла в неподдельную страсть, зажегшую все существо Арнольда.

Он увидел впервые женщину в Клео, в Клео-ребенке, и эта маленькая очаровательная женщина манила, дразнила и непреодолимо влекла его к себе.

Это было, по-видимому, первое настоящее, искреннее влечение в жизни Арнольда.

С детства круглый сирота, воспитанник опекуна-дяди, большого прожигателя жизни, Максим Сергеевич привык играть жизнью, относясь поверхностно ко всем ее явлениям… Предоставленный сначала боннам и гувернерам, созревший в обстановке фешенебельного учебного заведения, юноша рано начал жить. Карты, вино и женщины составляли сам смысл его существования с малолетства.

Выйдя из лицея, Макс сразу окунулся в ту бурную атмосферу кутежей и флирта, в которую погружается обыкновенно петроградская золотая молодежь.

Эгоист, каких много, не злой и не добрый, поставив себе за цель получить как можно больше наслаждения в жизни при наименьшей затрате собственных средств, как душевных, так и физических, Арнольд, холодный и рассудочный по натуре, вскоре пресытился всеми своими многочисленными связями без капли любви. Самою интересною из них была все же Орлова. Но теперь… Эта маленькая рыжая вакханка вытеснила все и вся из его мозга и заполнила его исключительно собой!

Арнольд впервые томился от неразделенной страсти. Он искал встреч с маленькой очаровательницей и не находил возможности увидеть ее наедине. Клео, та самая Клео, которая с такой готовностью предложила ему свои ласки, которые он отверг (глупое донкихотство! — казнил теперь себя Арнольд) — та самая Клео не замечает его сейчас и отдает явное предпочтение перед ним тому же Тишинскому. И это она — Клео, его ученица! Та самая, которой он забавлялся, как игрушкой, все эти пять лет.