— Макс! — произнесла она, рванувшись к нему навстречу.

— Я здесь, дорогая Ани…

Он вошел, улыбающийся, спокойный, с букетом кроваво-алых роз в руках… И обняв одной рукой женщину, другой высоко подбросил свой букет кверху.

Алые розы рассыпались и исполинскими каплями крови устлали черное сукно ковра…

Вся дрожа от страсти, Орлова обвила трепещущими руками белокурую голову возлюбленного… И дикая, страстная оргия любви началась.

Уже брезжил рассвет, когда Арнольд, крадучись, вышел из черной молельной, пропитанной сейчас запахом увядающих роз. Он знал хорошо, что там, позади него, на траурной кушетке сладко спит сейчас убаюканная его ласками, обессиленная им женщина.

Болезненно-страстная улыбка тронула его губы…

Неслышно скользя по коридору, он пробрался теперь к крайней двери, белевшей на противоположном его конце.

На минуту он должен был остановиться, так билось его сердце, так бурно клокотала волнением грудь… Остановился, отдышался и снова пошел на цыпочках к заветной двери.

И вот он у порога ее… Дрожащей рукой нажал ручку… Она подалась.

— Не заперта! — чуть не крикнул он, охваченный порывом радости. И открыл дверь.

Клео спала на своей девственно белой постели. Рыжие кудри были разбросаны по подушке. Малиновый детский рот чему-то улыбался во сне. Совсем как драгоценная прекрасная жемчужина в глубине своей раковины.

Арнольд хищным прыжком зверя бросился к белой кроватке и, быстро склонившись над нею, как безумный, жадно впился губами в этот малиновый детский рот…

Она тотчас же подняла ресницы. Ее кошачьи глазки удивленно широко раскрылись… Еще туман сонного забвения застилал их.

Клео еще плохо, по-видимому, осознавала себя. Она вся еще находилась под властью сонных чар.

Но вот она проснулась…

— Макс… ты?.. Здесь? У меня? О, Макс! — вырвалось у нее прерывистым, полным невыразимого восторга и счастья шепотом… — О, Макс… Наконец-то… Милый… Милый!.. Милый! Как я люблю тебя. Какое блаженство!

— Моя маленькая Цирцея… Моя упоительная вакханка! Теперь я вижу… Да, я вижу, ты любишь меня.

— Я люблю тебя, Макс!.. Эта игра стоила мне так дорого… О, какая это была мука!

— Детка, обожаемая детка! Зато теперь мы уже не расстанемся… Я не отдам тебя никому… Слышишь, никому, Клео! Ты должна быть моею, моею маленькой женой.

— О, Макс!.. А мама?

— Нам нет дела до нее!.. Мы слишком измучены оба, чтобы быть альтруистами. Нет, моя Клео. Отныне другая религия да послужит фундаментом нашей любви… Право сильного — вот что прежде всего входит в ее основу. Согласна ли ты следовать ей, моя маленькая язычница?

— Как ты можешь меня спрашивать об этом, Макс! Я отдалась тебе всецело в это утро. Отныне я твоя собственность. Делай со мной, что хочешь!

Луч солнца проник в комнату и заиграл на белой кровати, на рыжей головке девушки, прильнувшей к груди своего возлюбленного.

Арнольду вдруг показалось, что что-то чистое и прекрасное вошло в его сердце в этот миг, — может быть, впервые за всю его тусклую, невыразительную жизнь.

XII

Новая жизнь, жизнь-сказка, развернулась теперь перед Клео. Отдавшись Арнольду, она, казалось, забыла весь мир в объятиях любимого человека. Они виделись ежедневно, встречались где-нибудь в укромных уголках столицы, в домах свиданий, в загородных приютах для влюбленных парочек, ищущих уединения. Но чаще всего у Фани Кронниковой.

— Гостиная Фани — это колыбель моей любви, — говорил Арнольд, сжимая в объятиях свою маленькую возлюбленную.