С легким радостным криком Анна Игнатьевна обняла дочь.

Они венчались тихо, безо всякой помпы, где-то на окраине столицы в присутствии четырех необходимых свидетелей. Перед отъездом в церковь Анна Игнатьевна, рыдая, благословила дочь, осыпая ее поцелуями. Но Клео холодно приняла материнские ласки.

— Поздно теперь плакать, мама, — сказал она. — Ты сама этого хотела… Ты добилась своего. Я люблю другого… Я люблю желанного, а выхожу не за него. И если я не выдержу… Если я вернусь к тому, кого люблю, да падет мой грех на твою голову, мама, — звенел еще долго-долго потом в ушах Анны Игнатьевны странно чужой и в то же время близкий, дорогой голос.

Позднее утро… Лучи сентябрьского солнца с трудом проникают через палевые шторы в изящную карельской березы спальню молодых Тишинских.

Михаил сладко спит, убаюканный ласками своей девочки-жены, об обладании которой он так страстно мечтал все эти долгие месяцы. Да, она сумела дать ему, не любя, прекрасную иллюзию, дивную сказку любви. Маленькая вакханка — она блестяще оправдала свое прозвание. Мишель вновь во сне переживает все свершившееся с ним в эту блаженную ночь…

Но его молодая девочка-жена не сомкнула глаз ни на минуту. С трудом дождавшись десяти часов утра, Клео быстро одевается, наскоро причесывается… зашнуровывает ботинки.

Свершилось… Купля состоялась… Ценою одной брачной ночи она приобрела свое счастье, свое вымученное счастье с Арнольдом. Сейчас она уйдет отсюда тайком навсегда. В изголовьях постели на подушке уже лежит приготовленная ею заранее записка:

«Прости, Мишель… Спасибо за все… Помни наше условие: отдать жизнь за миг обладания мною. Не ищи же меня и забудь. Клео».

Теперь остается только докончить туалет… Макс уже ждет ее у себя дома… Она вчера еще переговорила обо всем по телефону. Скорей же, скорей — к нему. И она лихорадочными движениями застегивает кнопки… Прикалывает шляпу… Накидывает манто…

XVIII

Готово… Она одета с головы до ног… Можно уходить.

— Прощай, Мишель! Добрый, честный, великодушный, — шепчет Клео и, повинуясь странному, непреодолимому желанию, опускается у постели перед своим молодым спящим мужем.

Она смотрит в его лицо, усталое, милое и счастливое счастливым детским неведением, не чувствующим занесенного над его головою удара. Ей припомнились его горячие пламенные ласки, покорившие ее, вакханку, своею искренностью и непосредственностью.

Долго смотрела Клео, не отрываясь, на своего молодого мужа… А червь жалости уже точил ее сердце.

— Бросить его, не задумавшегося доверить ей свою честь, свое имя, ей, потерянной, посрамленной, ничтожной? Бросить его ради того, не умеющего даже и любить-то как следует!

Как раз в эту минуту Мишель, очевидно, сквозь сон почувствовав близость любимой женщины, вдруг ясно, светло улыбнулся и прошептал спросонья:

— Не отталкивай меня, девочка моя единственная… Я жить не могу без тебя, моя Клео… Не уходи!

Трогательно беспомощным и бесконечно милым показался он ей в эту минуту.

Острое жало болезненной жалости вошло глубоко в сердце молодой женщины и, казалось, влило в него новую отраву.

Нет, она положительно не в силах оставить его. Эта чужая любовь, такая сильная и непосредственная, захватила сейчас и ее самое…

Что-то странное, новое и прекрасное произошло в ее существе, потрясая до самых основ…

— Мой мальчик! Мой дорогой мальчик! — произнесла она, внезапно заливаясь слезами и давя в груди подступившие рыдания.