– Каждый делает что может, – сказал Уайет.

– Как ты меня бесишь!

Ребел распахнула дверь, и свет из галереи затуманил тонкие линии модели. Лицо Уайета осталось в тени; его глаза казались бездонными черными озерами.

– Послушай! Я уложила наши вещи. Если мы уедем сейчас, в эту минуту, мы сможем прихватить с собой вполне достаточно, чтобы… Конечно, мы не будем богатыми, но на первые дни как‑нибудь хватит. Через четыре дня мы должны будем бежать с тем, что сможем унести в карманах. Чего же ты добьешься своим ожиданием?

– Четыре дня, – пробормотал Уайет. – Четыре дня, за которые я смогу внести еще небольшой вклад… Господи, да что же это я такое плету!

Он откинул голову (глаза смотрели вверх) и издал сдавленный, приглушенный звук. Ребел в недоумении протянула руку, коснулась его лица, и пальцы ее стали мокрые. Слезы. Она обняла Уайета, и он, все еще всхлипывая, крепко прижал ее к груди. Ребел не могла простить себе, что довела его до такого состояния.

Но как только Уайет перестал плакать, он отстранился от Ребел и неловко проговорил:

– Уф‑ф. Прости, солнышко. Я, кажется, не совладал с собой. Теперь мне полегчало.

Тогда Ребел мягко спросила:

– Поедешь со мной, малыш?

И Уайет молча покачал головой.

– Я тебя не понимаю! – воскликнула Ребел. – Ты оставишь вместо себя бесчисленных уайетов, преданных республике Амальтее, и я надеюсь, это избавит тебя от дальнейших обязательств. Что же тебя здесь держит?

– По правде говоря, я не могу решить, что делать, – сказал Уайет. – Нет, могу… Нет, не могу! Я поклялся, что смогу изменить свою жизнь только с согласия всех четырех своих личностей. Это мудрое решение. Нет, глупое, я жалею… Ну, сейчас уже поздно это обсуждать. Скажу тебе честно, я хочу поехать с тобой, и шут хочет поехать с тобой, и ваятель структур найдет соответствующую цель, он тоже хочет поехать с тобой. Но воин… Нет, я тоже хочу поехать с тобой, но не могу. Не могу. Мой долг остаться здесь и бороться.

– И из‑за этого весь сыр‑бор? Какая‑то одна сраная личность хочет делать все наоборот, и ты позволишь ей сломать жизнь нам обоим? Хватит! Мне приходится принимать решения, когда я не уверена даже на три четверти. Чем ты лучше меня?

Уайет грустно покачал головой:

– Я должен быть верен себе, солнышко. Воин – часть меня, и тут ничего не поделаешь.

Ребел зажала в кулак голографический Марс. Изображение не исчезло, оно светилось где‑то в глубине ее плоти – параллельные миры, совпадающие в пространстве, но не соприкасающиеся друг с другом. К Ребел возвращалось ощущение тщетности всех усилий, сознание того, что ни ее слова, ни ее поступки ничего не изменят.

– Но я тоже ничего не могу поделать, понимаешь? Я не могу совершенствоваться, моя личность достигла потолка и как будто законсервировалась. Цельность душит меня, а необходимые для развития ферменты есть только на Тирнанноге. Их создают волшебники, а волшебники не путешествуют.

– Все равно останься, – уговаривал ее Уайет. Он вымученно улыбался, лицо выражало безнадежность. – Я не хочу, чтобы ты менялась. Я люблю тебя такой, какая ты есть.

Ребел закрыла лицо руками.

* * *

Как только она вошла в Корпоративную торговую зону, к ней прицепился Ограниченный искусственный интеллект.

Ребел оставила ландо у транспортного кольца – если корпорация захочет, то сможет его забрать – и взобралась в вагон подвесной дороги. Она сунула паспорт в окно контроля, купила билет в кредит (через три дня кредита уже не будет), и вагон заскользил по длинной невидимой дороге к станции.