– Обыкновенный воин подходит обыкновенной шлюхе! – насмешливо бросил султан Джакарда сквозь плотно сжатые зубы.

Сердце Беренгарии безудержно забилось. Пристально глядя ему в глаза, она освободилась от платья, грациозным движением сбросив его с плеч. Стоя перед ним обнаженной в колеблющемся свете свечей, Беренгария смело предложила: – Тогда возьми же меня!

Ее кожа была гладкой и нежной, округлая полная грудь оказалась высокой и упругой, великолепные бедра плавной линией переходили в плотные голени. Королева медленно протянула руки к сарацину, призывая его к себе.

Напоенный ароматом мускуса воздух будоражил кровь, отблески света на обнаженной коже возбуждали. Неторопливо, с насмешливым видом, Паксон снял тунику.

Беренгария наблюдала за ним, в то время как страсть волнами накатывала на нее. Наконец юноша предстал перед нею во всем великолепии своей мужской красоты. Выражение лица сарацина было угрожающим, пламя свечей мерцало в темных глазах, решительная линия подбородка подчеркивала жесткость взгляда, но тело выдавало всю силу его желания, такого же всепоглощающего, как желание королевы. Возбуждение сдавливало грудь.

Не сводя с Беренгарии властных глаз, Паксон поднял руку, подзывая ее к себе. Страшась прикосновений сарацина и стремясь к нему всем существом, королева повиновалась повелительному жесту, двигаясь медленно, словно во сне.

Паксон привлек королеву к себе, розовые соски коснулись густой поросли на его могучей груди. Сарацин охватил ладонями лицо Беренгарии, и тотчас же их губы слились в страстном поцелуе.

Колени у королевы подогнулись, огонь желания забушевал в крови. Никогда не жаждала она объятий мужчины так сильно, как объятий этого сарацина – его прикосновений, движений сладостного языка, проникающего в теплые глубины ее рта, тяжести крепкого тела, порывов страсти…

Черные глаза пронизывали Беренгарию, в то время как султан Джакарда вкушал блаженство, которое дарило ему женское тело. Каждое движение сарацина возбуждало и доводило королеву до безумия.

* * *

Валентина беспокойно расхаживала по тропинке. Близился рассвет. Неужели Беренгария настолько обезумела, что задержит Паксона до восхода солнца? Через час на кухне слуги начнут готовить завтрак для королевы и се приближенных. На рассвете сменится стража, продавцы свежих яиц и молока потянутся на свой ежедневный обход огромных кухонных помещений. Конюхи во дворе протрут глаза и, расчесывая блошиные укусы, приступят к выполнению своих обязанностей. О чем же думает Беренгария? Если она хочет, чтобы сарацин оставил ее покои незамеченным, то должна его немедленно поторопить.

Негромкое звяканье поднимаемой щеколды отчетливо прозвучало в предрассветной тишине. Валентина вскинула глаза и облегченно вздохнула.

– Поторопитесь, – прошептала она. – Через несколько минут сменится стража.

Впервые Валентина видела Паксона без тюрбана и потому обратила внимание на коротко подстриженные завитки черных волос. Он заметил ее беглый взгляд и понял его значение.

– Да, это правда, – рассмеялся юноша. – Все христиане считают, что мы, сарацины, бреем свои головы и они у нас под тюрбанами гладкие, как яйцо, – твердые, четко очерченные губы размыкались и смыкались, приоткрывая полоску ровных и белых зубов.

Валентине было не до смеха, и она поспешила по тропинке к дверце в стене, ограждавшей сад. Быстро вставив ключ в заржавленный замок, придворная дама толкнула открывшуюся со скрипом дверцу.

– Уходите побыстрее, – поторопила она Паксона. – В вашем распоряжении лишь несколько минут.

– Минута может обернуться вечностью. Значит, ты та, кого королева называет Валентиной? – спросил он.

Девушка пропустила вопрос мимо ушей и попыталась подтолкнуть Паксона к дверце, как вдруг в другом конце сада послышались голоса.