— Она его еще встретит, — сказала я. — И, что еще более, он защитит меня от подобных обвинений.

— Скажу ей и это, — продолжала Эми. Служанка постучала в двери и сказала, что леди

М** желает видеть Эми.

— Простимся, — сказала я, — вам не позволят уже со мною повидаться.

Эми прижала меня к своему сердцу, пролила несколько слез и вышла. Кончивши сборы, я села. Вслед затем вошла горничная и вручила мне от леди пакет, заключавший в себе мое жалованье.

В этот вечер я не видала ни леди М**, ни ее дочери. Легши спать, я начала рассуждать, что мне теперь делать. Что касается до обхождения со мною людей, то я до известной степени уже обтерпелась и была уже не так чувствительна, как в первый раз, когда горький урок показал мне, чего должна я ожидать от людского эгоизма. Одно обстоятельство ставило меня, однако же, теперь в затруднительнейшее положение: я не знала, куда мне переехать. Я решилась обратиться к мадам Жиронак с просьбою, не может ли она принять меня к себе, пока я не найду себе места.

Мысли мои обратились потом к другим предметам. Я вспомнила, что завтра назначила свидание мистеру Сельвину и Лионелю в Бэкер-Стрите, и положила отправиться туда рано поутру с вещами и поручить их кухарке, смотревшей за домом. Потом я сосчитала свои Деньги. Когда я приехала в Англию с леди Батерст, У меня был такой полный гардероб, что за эти два года я не имела надобности издерживать много на платья; я истратила на наряды не больше двадцати фунтов. Леди М**, леди Батерст и леди Р** делали мне много подарков. У меня оказалось около двухсот шестидесяти фунтов наличных денег: леди Р** дала мне сто фунтов только за часть года. К ним должно было прибавить завещанные мне ею пятьсот фунтов и гардероб значительной ценности. Для женщины в моем положении это было богатство, и я хотела посоветоваться с мистером Сельвином, как всего лучше распорядиться мне моими деньгами. Наутро я проснулась с свежими силами.

Горничная леди М**, любившая меня за то, что я часто делала ей подарки, вышла ко мне рано поутру и заявила свое сожаление о моем отъезде. Я отвечала, что спешу уехать, и попросила завтракать. Она принесла завтрак ко мне в комнату.

Через несколько минут явилась и Эми.

— Мне позволили прийти с вами проститься, — сказала она. — Я сказала маменьке, что говорили вы мне об этом молодом человеке. Она сознается, что он поцеловал только вашу руку; она знает, что вы не любите сочинять историй, и как бы вы думали? — поручила мне узнать, как зовут этого богатого наследника. Я обещала ей постараться узнать его имя и потому спрашиваю вас об этом просто и прямо. Я вовсе не желаю знать его имени, — продолжала она, рассмеявшись, — но маменька, я уверена, уже прочит его мне в женихи, и Бог знает чего не дала бы, чтобы вы остались у нас и дали ей повод с ним познакомиться.

— Я не могу сказать вам его имени, — отвечала я. — Теперь я не имею еще на это права. Очень рада, что матушка ваша сознается в истине насчет поцелуя; после этого она едва ли захочет чернить меня, как собиралась.

— Разумеется. Богатый молодой человек изменил это намерение. Он вас защитит; прощайте.

— Прощайте, я еду. Да благословит вас Бог, Эми. Мне жаль с вами расстаться. Будьте счастливы, но примите от меня дружеский и искренний совет, состоящий в том, милая Эми, что никогда не должно худо, не только говорить, но даже и думать о своих родителях. Это большой грех перед Богом, и люди вас за это осудят так же, как я, ваш друг, теперь вас осуждаю. ..

Я велела привести наемную карету и уехала в Бэкер-Стрит. Кухарка в квартире леди Р** сказала, что ожидала моего приезда, потому что мистер Сельвин, приходивший известить ее о смерти леди Р**, объявил ей, что она будет получать свое жалованье от меня, которой покойница поручила все свои дела.