|
Пока Афрейт, трясясь от страха при виде этого явления, вслушивалась в невинные третье и четвертое четверостишия, до нее дошло, что Фафхрд играл куда более пассивную роль в этом представлении, чем она предположила вначале. И тут, справа от почти совсем уже свободной ладони, из земли показалась голова. Волосы на голове были забиты землей, а от верхней части повернутого к ней лица исходило желтое свечение, явно не имеющее никакого отношения к горевшей бельм огнем лампе, что напомнило Афрейт о сне Сиф, в котором та видела Серого Мышелова в светящейся желтой полумаске. Это воспоминание и подсказало ей, кем был таинственный подземный путешественник. Связь между рукой и головой стала между тем абсолютно очевидна, и Афрейт не нужно было, по крайней мере, опасаться, что какая то враждебная ни к чему не прикрепленная рука будет скакать по дому. Когда звенящий голосок девочки принялся заполнять стоявшую в погребе тишину зловещими словами четвертой строфы заклятия, на поверхности показались глаза. Они были широко открыты. Афрейт тут же узнала серые глаза Мышелова и прочла в них страх за Фафхрда. Вне всякого сомнения, то был страх смерти. В ту минуту Афрейт много отдала бы, чтобы узнать, были глаза ее любовника закрыты или открыты и как Мышелов узнал о грозящей тому опасности: по выражению глаз или по смертной бледности и другим физическим признакам. Ей и в голову не пришло подойти и посмотреть самой – так велики были ее страх и изумление перед совершавшимся у нее на глазах чудом. Преодолей она овладевшее ею оцепенение, то увидела бы, что глаза его были закрыты под действием заклятия, которое работало постепенно, погружая человека сначала в легкий сон, который с каждой строкой становился все крепче и крепче, пока наконец не переходил в вечный покой. Пальчики читала наизусть заклятие, которому Квармаль обучил ее после похищения, внушив, что это всего лишь легкое заклятие сна, которое она якобы знала от матери всю жизнь. Когда из под земли показалась голова, она, так же как и Афрейт, увидела ее, но не придала этому никакого значения, понадеявшись лишь, что никто не помешает ей дочитать стихотворение до конца. Может быть, это уже часть навеянного им сна. В последний раз сознание возвращалось к Мышелову, когда он оказался рядом с заклинательным покоем Квармаля, где тот обучал своего сына и наследника. Его мозг пытался найти ответ на вопрос, какая же связь между Квармаллом и его собственным островом. И вот теперь он обнаружил, что его голова, плечо и рука торчат из земли в хорошо знакомом погребе на том самом острове, а перед глазами происходят события, дающие ответы на все вопросы, которые он себе задавал: его друг Фафхрд умирает в объятиях своей дочери, которую родила от него квармаллийская рабыня Фриска, а та, ничего не подозревая, читает наизусть заклятие смерти. Кто же еще мог быть тем убийцей, о котором говорила ярко красная точка подле Соленой Гавани на карте мира в покое Квармаля? Так что же оставалось делать бедному Мышелову, как не броситься выручать друга из худшей беды, которая только может угрожать человеку в жизни, не успев даже вдохнуть солидную порцию воздуха, которого настоятельно требовали легкие, размять застоявшиеся мышцы и промочить глотку добрым вином, о котором он так долго мечтал под землей? После учебного братоубийства, которое он наблюдал в покоях Квармаля, он знал, что нужно делать. И насколько Мышелов разбирался в природе магических заклятий, три щелчка пальцами, которые могут спасти его друга, должны быть исполнены немедленно, быстро и в совершенстве, а иначе ищи свищи потом душу Фафхрда! И вот, пока Пальчики произносила идиллические пятую, шестую и седьмую строфы, приближаясь к страшному концу, который она уже выболтала в приступе усталости одним холодным утром, подземный путешественник энергично встряхнул свободной от земли левой рукой, точно тряпкой, из которой нужно было выколотить пыль, а потом плотно прижал подушечку среднего пальца к подушечке большого, как раз над согнутыми и притиснутыми к ладони безымянным и мизинцем, а потом привел напряженный средний в движение. |
