Зато о кончине Коллонтай известили своих читателей едва ли не все крупнейшие газеты мира. «Бурная молодость, покойная старость» — под таким заголовком извещал об уходе Валькирии Революции один французский журнал. «Она играла, — отмечал журнал, — важную роль во время войны в этой нейтральной стране [то есть в Швеции], где встречались эмиссары воюющих держав и где предпринимались попытки к заключению сепаратного мира».

В тесном конференц-зале министерства иностранных дел устроили гражданскую панихиду. Скорбную речь держал ее самый заклятый друг Владимир Семенов. Все завершалось так, как и должно было завершиться по всем правилам социалистического реализма. Но кто и к кому мог бы предъявить какие-то претензии? Семенов напомнил, естественно, что она была первой в мире женщиной-послом. И что «на всех дипломатических постах, которые ей доверила партия, она отстаивала интересы Советского Союза». Никто не вспомнил что бывала она в оппозиции. Впереди несли ордена и несколько пышных венков. Вышинский, заручившись высоким согласием, определил для ее погребения самое почетное — «правительственное» — Новодевичье кладбище.

Похоронили Коллонтай рядом с Чичериным и Литвиновым — на «аллее дипломатов». И скромный памятник, поставленный сыном и внуком, увенчал ее земной путь.

Ровно через год ушел Сталин, и почти сразу вслед за этим началось возвращение имен, обреченных, казалось, на вечное забвение. Увы — только имен… «Вернулись» Павел и Дяденька, много позже «вернулся» Санька. «Возвращался» и снова уходил с ярлыком прокаженного Федор Раскольников. Наконец заговорили и о ней самой, определив для нее все ту же, все ту же удобную нишу: первая в мире женщина-посол. И только… Чтобы пробиться к ее архиву и рассказать о подлинной жизни, которую она прожила, понадобилось еще полвека.