— Он обвел тебя вокруг пальца,— сказала тридцатипятилетняя.— В ту минуту, когда ты освободишься от ребенка, он плюнет на тебя!

— Почему это плюнет?

— Давай поспорим! — сказала худая.

— А если он любит меня?

— Откуда ты знаешь, что он любит тебя? — сказала тридцатипятилетняя.

— Говорил так.

— А почему тогда целых два месяца не отзывался?

— Боялся любви,— сказала Ружена.

— Что, что?

— Как бы это тебе объяснить? Испугался того, что влюбился в меня.

— И потому не отзывался?

— Хотел проверить, может ли забыть меня. Неужели это трудно понять?

— Ну, ну,— продолжала тридцатипятилетняя.— И когда узнал, что обрюхатил тебя, сразу понял, что забыть тебя не в силах.

— Говорил, даже рад, что я в положении. Но не из-за ребеночка, а потому, что я дала о себе знать. Он понял, что любит меня.

— Господи, какая ты идиотка! — сказала худая.

— Почему же это я идиотка?

— Потому что ребенок — единственное, что есть у тебя,— сказала тридцатипятилетняя.— Если этого ребенка выкинешь, у тебя ничего не останется и он на тебя плюнет.

— Мне нужно, чтобы он хотел меня ради меня самой, а не ради ребенка.

— Прости меня, но что ты о себе понимаешь? Почему это ему хотеть тебя ради тебя самой?

Они еще долго возбужденно беседовали, и обе женщины не уставали повторять Ружене, что ребенок ее единственный козырь, от которого она не смеет отступаться.

— Я бы никогда не избавилась от ребенка. Это я тебе говорю. Никогда, понимаешь, никогда,— твердила худая.

И вдруг почувствовав себя маленькой девочкой, Ружена сказала (это была та самая фраза, которая вчера вернула Климе вкус к жизни):

— Тогда подскажите мне, что я должна делать!

— Отстаивать свой интерес,— сказала тридцатипятилетняя, затем, открыв ящик в своем шкафчике, вынула стеклянный тюбик с таблетками.— На, возьми! Ты ужасно взвинчена. Это успокоит тебя.

Ружена положила в рот таблетку и проглотила ее.

— Оставь тюбик у себя. Там написано три раза в день, но ты принимай, только когда тебе надо будет успокоиться. Не натвори в расстройстве какой глупости. Помни, это стреляный малый. Прошел огонь и воду! Но на этот раз ему так легко не отвертеться!

И Ружена уже опять не знала, что ей делать. Еще минуту назад ей казалось, что все решено, но доводы ее сослуживиц звучали так убедительно, что ее вновь охватили сомнения. Взбудораженная, она стала спускаться по лестнице водолечебницы.

В вестибюле к ней бросился паренек, лицо у него горело.

Она насупилась.

— Я говорила тебе, что здесь меня нельзя ждать. А после вчерашнего вообще не понимаю, как у тебя хватает нахальства.

— Прости меня, не сердись! — в отчаянии воскликнул молодой человек.

— Тссс! — осадила она его.— Будешь мне здесь еще устраивать сцены! — сказала она, торопясь уйти.

— Если не хочешь сцен, так не убегай от меня!

Что было делать? Вокруг сновали пациенты, поминутно мелькали белые халаты. Ружене не хотелось привлекать к себе внимание, и потому она остановилась и постаралась принять непринужденный вид.

— Ну что тебе? — прошептала она.

— Ничего. Я просто хотел попросить прощения. Мне правда неприятно, что я натворил. Но прошу тебя, поклянись, что у тебя с ним ничего нет.

— Я тебе уже сказала, что у меня с ним ничего нет.

— А ты поклянись.

— Не будь ребенком. Я не стану клясться из-за таких глупостей.