– Он еще пожалеет о своем опрометчивом решении. Катерина, когда он приползет за тобой на коленях, не смей его прощать!

– Хорошо, не буду, – сразу согласилась я. – Пусть только возьмет меня сначала напрокат.

– И этот пункт как-то не соответствует дружелюбному настрою молодой семейной пары, – не унималась Ванда Вольфовна, во всем видя подвох. – Что значит, они будут спать раздельно?

– Это значит, – объяснял Заславский, – что он будет спать на кровати, а она – на диване, но, возможно, в одной комнате.

– Я не согласна! – возмутилась я.

– Хорошо, – пожал плечами Заславский, – сейчас позвоню, узнаю, захочет ли он спать с тобой, Катерина, в одной постели.

– Я не согласна спать на диване! – уточнила я. – Пусть он на нем спит, а я буду ночевать в постели. Одна.

– Как-то это неправильно, дорогуша, – вздохнула Ванда. – Молодая семья, а начинаете с дележа мебели.

– Это мнимая молодая семья, – не уставал напоминать Заславский. – Мнимая. Все хорошо, прекрасная маркиза…

– Дела идут, и жизнь легка, – радостно допела я. – Пить очень хочется.

– Это с бодуна, – посочувствовал опытный Заславский.

– Потом, – строго сказала Ванда, – сначала разберем договор по косточкам.

– Ночь уже на дворе, – пробурчал Заславский.

– Так сам же сказал, что подпись ему нужна уже утром!

– Давайте, Ванда Вольфовна, мне авторучку!

– Сиди на попе ровно, Катерина, – оборвала она меня. – И не ищи на нее приключений. Мне не нравится и про беспрекословное подчинение!

– Кому я должна подчиняться?

– Господину Давыдову, – развел руками Заславский. – Кому же еще?

– Современная женщина эмансипировалась не для рабской покорности мужчине!

– Вандуся, о чем ты? – недоумевал Заславский.

– О тебе, – в сердцах призналась Ванда Вольфовна. – Это ты, подлец и негодяй, ломал меня под себя, чтобы мое женское естество не мешало твоим адюльтерам.

Заславский принялся уговаривать ее, что он не ломал и адюльтеры себе позволял только в крайних случаях, когда под натиском обезумевших от страсти поклонниц отступать было некуда. Ванда утверждала, что отступать следовало в семью. В это время я сидела и представляла нашу с Давыдовым ячейку общества. Рабская покорность, полное молчание, близость на раздельных кроватях, вернее, полное ее отсутствие. Хорошенький такой брак, ничего не скажешь. Может быть, Ванда права и мне не следует на все это соглашаться? С другой стороны, это всего лишь фиктивный брак. Но в любом браке, пусть даже фиктивном, я должна отстаивать свою гордость.

– …Ты тоже хороша, Вандуся, – ругался Заславский. – Перепрыгнула из одной постели в другую с проворством озабоченной макаки!

Наверное, приятно, когда тебя любят, рассуждала я, глядя на разгоряченные спором лица. Вот так – неистово, бурно, исступленно и всю жизнь. Интересно, Давыдов способен в принципе на такие высокие чувства? Я в себе уверена на сто процентов, для меня любить и жить – это синонимы.